– Сам Фартовый пожаловал!
– Кирьян! Какими судьбами!
– Мы думали, что тебя уже шлепнули.
– Не говори так. Кирьян еще всех нас переживет, – очень серьезно высказался Илья.
Привыкнув к яркому свету, Кирьян вошел в комнату. Здесь было дымно и шумно. Поделившись на два стола, жиганы резались в буру. Позабыв на время про раскинутые карты, жиганы поднялись навстречу Кирьяну. Его хлопали по плечам, говорили теплые слова, а он отвечал тем же и был очень рад, что оказался в знакомой компании.
– Может, в стирки с нами перекинешься? Такой человек, как ты, с пустым лопатником не ходит.
– Как-нибудь в следующий раз. Тесновато у вас, – пытался отговориться Кирьян, заприметив в дальнем конце комнаты молодую ляльку.
– Мы для тебя всегда место найдем, – не сдавался жиган по прозвищу Валет – невысокий и юркий, как юла.
– Человеку с дороги как следует отдохнуть нужно, а ты за карты, – услышал Курахин за спиной знакомый голос. – Вот если бы маруху какую подогнал, тогда другое дело.
Кирьян повернулся. Навстречу ему, раскинув руки для объятий, вышел коренастый человек лет тридцати.
– Кузя?! – удивленно выдохнул жиган. – Кого я не ожидал здесь увидеть, так это тебя!
Обнялись. Дружески похлопали друг друга по спинам.
– А ты думаешь, что только ты один девочек любишь?
Кирьян был знаком с Кузей еще по сибирской каторге. Кузя происходил из потомственных каторжан, каких в Южной Сибири всегда было много. На эти отдаленные территории на протяжении двух столетий ссылали своевольный люд, который сумел выработать свои нормы поведения. Именно в этих местах выкристаллизовывались такие характеры, какие нечасто можно встретить в городах. Поэтому, оказываясь в городе, такие люди становились паханами, сколачивая вокруг себя столь же бесшабашных, как и они сами. Оттого их опасались и уважали, зная, что данное им слово следует держать, а слово «товарищ» для них значило несколько больше, чем обычно. В первую очередь «товарищ» – это человек, которому доверяешь и знаешь, что он не подведет; если надумаешь подаваться к «зеленому прокурору», не сдаст надзирателям и на равных вынесет с тобой тяжкую ношу; это – человек, с которым ты и сам обязан делиться последним.
Кузя с малолетства был карманником, а повзрослев, неожиданно проявил страсть к электротехнике, столь не свойственную его кругу. Всюду, где бы он ни находился, стремился раздобыть литературу по электричеству, проявляя невероятное усердие в учении. Скоро он настолько поднаторел в электротехнике, что его стали приглашать разбираться с электричеством как в государственные, так и в частные дома. Электричество тогда являлось редкостью, на которую могли раскошелиться только самые зажиточные граждане. В этом-то и был весь секрет его промысла. Где-нибудь через полгода, когда удобства цивилизации окончательно стирали воспоминания о толковом электрике, Кузя проникал в квартиру и без особых проблем выносил из нее все самое ценное.
Кузю жиганы любили.
Его ремесло было новое, во многом непонятное и приносило немалый приработок. А кроме того, по широте душевной он щедро делился награбленным.
Порой казалось, что в квартиру он проникал ради собственного удовольствия да еще из-за молодецкого куража.
– Здравствуй, дорогой мой друг! – мял Кузя в могучих руках плечи Кирьяна. – Я-то все «Вечерние известия Московского Совета» читаю...
– Там, где списки расстрелянных? – догадался Кирьян.
– Во-во! А там тебя нет. Значит, живой, думаю. А тут ты появляешься собственной персоной. Как же тебе удалось слинять?
В углу, покуривая папиросы, сидели три женщины. Самой старшей из них, маханше, было лет сорок, звали ее Варвара Степановна, именно она держала блатхату. В прежние времена она была маруха известного «ивана», сгинувшего где-то на Байкале. Однако девка не растерялась и после года одиночества завела собственное дело – привела с десяток девочек, которых, используя почасовой тариф, сдавала жиганам. Девки были деревенскими, ядреными, взращенными на молоке и масле, а потому пользовались немалым спросом, что позволяло числиться Варваре в зажиточных дамах.
Маханша и сама не была лишена очарования – пышные формы и блеск в глазах находили не одного почитателя. Имелся в этом некий жиганский шик – попользовать хозяйку притона.
Две другие были значительно моложе маханши, одной из них было лет двадцать пять, другой – от силы восемнадцать. Первая была очень грудастой, милое личико портили разве что пухлые, ярко накрашенные губы. В ее пристальном взгляде чувствовался опыт, да и внешне она была далеко не майский цвет – кожа на скулах слегка обветшала, покрывшись мелкими морщинками, и потеряла упругость, свойственную молодости. Другая совсем юная. Эдакий невинный птенчик, выпорхнувший из родительского гнезда. Плечи угловатые, худенькие, между пальцев зажата наполовину выкуренная папироса, и тонкий дымок кривой танцующей струйкой поднимался к потолку, где и рассеивался.
Но смотрела барышня зорко, будто опасалась какого-то подвоха.
Кирьян подошел к девушке.
– Как зовут тебя, крошка?
Растерянно улыбнувшись, барышня пискнула:
– Люся.
Чем-то эта девочка напомнила Фартовому Дарью.
– Узнаю Кирьяна, – воскликнул Кузя, – не успел порог переступить, как тотчас кралю охмурил. Мы тут копытами бьем, в грудь себя кулаками стучим, пытаемся девку за занавесочку затащить, а ему стоило войти, как девка сдалась. Кирьян, давай сначала с нами за встречу выпей. Эй, Степановна! Гони первач!
– Первач денег стоит.
– Не поскуплюсь, Степановна! Такой гость!
– Не надо, жиганы, – великодушно высказался Кирьян. – Я вас сам угощаю. Сегодня день у меня удачный. Вот тебе за постой, Степановна, – бросил он на стол пяток золотых монет. – Тащи все, что у тебя есть.
– Принесу, милые, здесь и на закусь хорошую хватит. – Варвара проворно смахнула со стола монеты.
Через минуту на белой скатерти стояла бутыль с первачом, мелко нарезанная селедочка с репчатым луком, икорка, насыпанная горкой в глубокую тарелку.
Все, как полагается!
– А барышня пить будет? – кивнул Кирьян на Люсю.
– Она у нас не пьет, – сердито сказала маханша. – Вот разве только наливочку.
Разлили самогон в стаканы.
– Ладно, будем живы!
Длинные пальцы Кирьяна обвили граненый стакан с мутноватым самогоном.
– По нынешним временам это не так уж и плохо.
Выпив горькую, жиганы от души крякнули. Сдержанно похвалили хозяйку за хлопоты и весело заработали челюстями, поедая выставленный на стол харч.
– Что дальше думаешь делать? – спросил Кузя.
– Не переживай, сидеть долго без дела не стану. Отдышусь немного и на дело. Вкусная жранина хороших денег требует, – посмотрел Фартовый на Варвару Степановну. – Ведь не в кредит же хавать, хозяйка-то заругает.
Разрумянившись от наливочки, маханша с нежностью посматривала на Кирьяна. Достаточно только дать бабе повод, и может завязаться трогательный роман, который обещает продлиться целую ночь. Людмила сидела рядом и крохотными глотками потягивала наливку. Юное неискушенное существо, по воле случая оказавшееся на блатной хате. А ведь только за одно знакомство с жиганами ее могут упрятать на кичу.
– Женщина она с пониманием, шибко ругаться не станет.
– Ты что-то хотел предложить?
Егор Копыто сидел рядом и, увлеченный трапезой, в разговор не вступал.
– Есть кое-что интересное, – неопределенно протянул Кузя.
– Давай колись, обмозгуем!
– Хорошо, – после некоторого колебания сдался Кузя. – У меня один человечек есть на примете, очень толковый! Голова варит, как у тебя!
– Спасибо за комплимент. Только я ведь не барышня, давай к делу!
– Ну так вот... Он предлагает взять ювелирный магазин на Дмитровке.
– Это тот, что на углу? – не скрыл своего удивления Курахин.