Девица в платьице кумачном
Идёт под окнами; ей вслед
Кричит сапожник полупьяный:
«Кры-кыррр!.. Аллюриста и смачна!»
Она кокетлива: – «Бродяга!» –
Склонясь лениво на буфет,
Трактирщик закурил Трезвон.
Сухую Корочку, Варяга
Визгливо тянет граммофон.
1913. Май.
День Святого Духа
Скрип гармоники корявой.
Пересмехи. Из березок отголосок:
«Ты, канава! Ты, канава!»
К солнцу крадется дымок от папиросок.
Ноги жадно лижут травы.
Колыхает ветер пьяный
Разноцветные рубахи,
Сарафаны.
Гулкий топот. Вихрь румяный.
Рук алеющих размахи.
Закружилися зеленые поляны.
1914. Апрель.
«Средь безграничного простора…»
Средь безграничного простора
Блестят лазурные озера.
И, мерно делая изгибы,
Плывут рубиновые рыбы.
И серебристой вереницей
Летят причудливые птицы.
Исчезло все на краткий миг.
Вдруг замок пламенный возник.
Из замка в светлой багрянице
В волшебный сад идет царица.
За ней следит суровый страж –
Седой евнух и тихий паж.
Из синевы безвестных стран
Спешит к царице великан.
И не видать при свете алом
Лица, покрытого забралом.
И зорным золотом горит
Его копье и круглый щит.
1911.
«Тлели…»
Тлели
Облаков лоскутья
Синие.
Скрипели
Ржавые прутья
О зеркало озерное.
Звонкие клинья
В черепки кололи
Раскаленную лазурь.
Плыли
Черные
Извилины поля.
Ветер шептал:
«Глаза не щурь».
Дребезжал
Фонтан пыли
Белой.
Гудели, гоготали
Гады.
Плавилось в солнечной эмали
Розовое тело
Наяды.
1914. Апрель.
«В час багряного заката…»
В час багряного заката, –
В час, когда тускнеет злато,
Меркнут белые чертоги, –
Мнится мне, что живы боги.
Мнится мне: в борьбу вступает
С светлым богом бог ночной.
Светлый бог изнемогает.
Льется кровь его струей.
Рдеет пурпур. Меркнет злато.
Гаснут алые чертоги.
1911.
«Смех твой, Майя, смех певучий…»
Смех твой, Майя, смех певучий;
Голос твой призывно-сладок;
Ослепляет лик твой жгучий,
Манит чарами загадок.
Но в плену твоих объятий –
В узах пламенных и тесных –
Я сгорая в муках крестных;
Множу призраки в тени,
Созидаю мир видений,
Позабыв слова заклятий.
1912.
«Дьяволятки голенькие, хилые…»
Дьяволятки голенькие, хилые
В полночь вылезли сквозь щели из подполья.
Это вы, мечты бескрылые,
Пали листьями безволья?
Ведьмы пляшут? ведьмы воют?
Это вихри, это листья шелестят.
Я плащом моим прикрою
Вас, дрожащих дьяволят.
И пока я жду рассвета –
Темен, слеп и духом нищий, –
Ваше тело будет тьмой моей согрето,
В слепоте моей найдете пищу.
Но когда в рассветный час склонюсь к пустынному оконцу,
Не мешайте мне в тиши молиться Солнцу.
1913.
«Зыбь пыльной пелены…»
Зыбь пыльной пелены.
Небо сочная полудыня.
Звезды семечки синие.
Режу небо щербатым ножом луны.
Опускаюсь в зарево травы.
Кушаю ломтики прохладной синевы.
1914. Май.
Амулет
На прощанье подарила
Мне свинцовую гориллу.
Черной лентой обезьянку обвязала
И сказала:
«Мой поэт,
Это будет амулет.
А когда… когда разрушится свинец,
Знай, настал конец»…
Долго я хранил заветный амулет.
Но однажды, в час заклятья,
Молвил: «Любишь или нет?»
И едва успел сказать я
Заповедные слова,
У гориллы отвалилась голова.
1913.
«Полночный час. Уснули звуки…»
Полночный час. Уснули звуки.
Заворожила тишина.
Недвижно небо. Даль мутна.
В окно струится звездный свет.
Тревожный стук. Мелькнули руки.
Мелькнул твой гибкий силуэт.
И занавесь зашелестела
У одинокого окна.
Твой белый лик на ткани зыбкой.
Безмолвный призрак. Призрак белый.
Глаза с укором иль улыбкой?
Безмолвно к призраку приник.
Лобзаю жадно белый лик.