До построения заперся Иван в каптерке, похлебал чая с хохлом-каптером; каптер чем-то на покойника Данилина походил — крепыш упертый. Расчихался Иван.
— Теплокровый! Южане, вы у-у-у… — многозначительно тянул хохол, призванный на контракт из Мурманска.
Прокричали: «Становись!» Стали считать народ. Полковник Батов, старый волчара, седоусый стрелок, сбоку от дежурного стоит, руки за спиной. Батов старший курса, спец по стрельбе. «Ну, точно как комбат тогда, — подумал Иван. — Где сейчас комбат? А Батов… Ему лет уж под пятьдесят. Сколько же он служит?»
Дежурный выкрикивает фамилии:
— Горинов.
— Я.
— Бардокин.
— Я.
— Знамов.
Задумался Иван о своем.
— Знамов!.. — дежурный ищет глазами по строю.
— Я… я, — опомнившись, отвечает Иван.
Другому бы загудели в затылки недовольно «головка от уя», «чего тормозишь!» Ивана не трогают.
В самом начале, как пришли в учебку, сразу и разобрались — этого с волчьим глазом сторонись. Сломал Иван нос крепышу-каптеру. С каптером потом выпили мировую. Тот был чифирист знатный: заваривал в кружке с мятой, с разной хитрой травой. Иван выпьет «каптерского» чаю и спит ночь как убитый, снов тех не видит.
Снилось ему, что ползет он по степи к тому заводику. И вот уже почти дополз — и осталось последний рывок сделать. Вдруг слышит Иван щелчок — мину задел. Понимает, что все — «озээмка» сделает из него решето! И начинает Иван вспоминать свою жизнь: время для него останавливается. Но мина долго не рвется. Иван не может ничего вспомнить, только видит кассету на столе… на полу разбросаны лекарства, битое стекло. Телевизор включен. Болотников-старший пьяно зовет со двора. Материн плач. Глядит он в телевизор, а там брат его с перерезанным горлом.
Дошли да Саввы.
— Сарангов.
Тишина.
— Сарангов. Сговорились сегодня! — злится дежурный.
Иван удивленно оглядывается, соображает, что нет Саввы в строю. Хватились. В каптерку побежали. Каптер — шо такое? Знать не знаю! В туалет, по казарме глянули. Нет Саввы. Батов дежурному:
— Что, сынки, потеряли бойца? С кем он был в паре?
Иван вышел из строя.
Батов не шумел, не грохотал как и положено старшему на нерадивого подчиненного, только сказал:
— Фамилия?.. Да-а, Знамов, не получится из тебя снайпер.
Иван и бровью не повел на слова Батова. От Саввы не убудет. Они Данилина по частям собирали, они Петьке Калюжному изгаженные штаны натягивали. Савва тоже мытарь загнанный. Только Савва калмык — у него кровь холодная. Не обиделся Иван на Батова. У Батова своя правда — «полковничья». Он, Иван, страдалец: ему сны не дают покоя, ему братов кадык сниться, кровь черная. Ему бы только свое отстрелять — десять пуль в яблочко положить, как задумал, десять выстрелов!..
Затянул Иван бушлат и с остальными по лестнице вниз на выход. Батов весь курс поднял калмыка искать. Матерится народ — только ведь отогрелись. Высыпали перед казармой на плац. Дежурный рот открыл отдавать распоряжения. Смотрит Иван, кто-то топает по плацу от ворот, бредет — не торопится. Калмык!
Ржач потом стоял на всю учебку.
Батов сказал, что завтра три шкуры сдерет с того, кто плохо отстреляется, сгноит в нарядах. Савва, хоть и хитрый калмык, но врать не умел.
— Ты где пропадал, узкоглазый? — спрашивает его Иван. — Свист слышал?
— Уснул я, брат. Тихо было. Потом совсем тихо стало. Я глаза закрыл и…
Тут народ, кто ближе стоял, давай гоготать. Глаза закрыл! На Савву глянешь — какие глаза? Нитки две. Хитрющая физиономия у Саввы. Дежурный туда-сюда — плюнул, спрятался за полковника. Строй на плацу. А подморозило уже. Да куда там мерзнуть — со смеха разгорячились; по шеренгам побежало все громче и громче: «Калмык уснул в схроне!»
Батов спрашивает Савву:
— Чего слышал?
— Все слышал, — и давай докладывать, какие были условные сигналы, где ветка хрустнула, где мышь шмыгнула. Ничего Савва не упустил — весь расклад выдал по диспозициям. — Потом, задача, когда закончилась, Буча, то есть Знамов, да, подал мне условный сигнал. А потом тишина-а. Я глаза закрыл.
Хохот по шеренгам.
— Отставить смех! — Батов ус подкрутил. — Учитесь. Цель поразил и в материк врос, задачу выполнил и остался живой. Уяснили, соколы? Уснул, как говорится, но не мертвым сном.
Батов отвернулся, чтоб улыбку его не видели. Дежурному сказал:
— Заводи в казарму. Отбой соколам.
У Саввы все легко по жизни — заскучал на гражданке и дунул на контракт. Стрелок Савва еще по первой войне считался лучшим в роте. Его без разговоров и приняли в школу снайперов. Они, как встретились с Иваном, Савва ему первым делом — пыхнем, брат? Пыхнем. Не меняется Савва — все у него просто, как послужной список: ни наград, ни лычек. Служил — уволился. Ранение и то легкое — осколком ухо порвало. Так и ходил, как слон цирковой, с драным ухом. А что на самом деле на душе у Саввы, какие думки его тянут, никто не знал. Одно слово, калмык хладнокровный.