После вынужденного затишья 17 января 2000 года по Грозному выпустили первую тысячу тонн снарядов; штурмовые армейские группы, прикрытые с флангов огнем артиллерии и снайперскими парами, вновь начали наступление на позиции боевиков.
В Старых Промыслах на Катаяме, грозненском «Шанхае», что с картой, что на месте по ориентирам, заплутать плевое дело. Стемнело быстро. Зимние вечера за хребтом коротки, ночи долги и тревожны.
— Савва, я говорил, — шепчет Иван, — вечно тебя, чурбана, послушаю, «туда, туда!».
Звонкий собачий брех, заставил Ивана пригнуться еще ниже; он распластался вдоль забора, бесконечно тянущегося в конец улицы. Ночью не только кошки, но и заборы серы. Во дворах тихо, безжизненно. Иногда затявкает псина, брошенная хозяевами, кинется с той стороны, хрипом зайдется. Савва одну пристрелил из пистолета. Хлопок — визг на всю округу. Иван за кучу песка так и рухнул. Савва доволен. Иван ему — чурка узкоглазая! Смеется калмык. Хладнокровный, одно слово.
— И есть ты дубина.
— Э, брат, ти злой как собак! — коверкает Савва русское произношение.
Савва через «ночник» оглядывается вокруг себя. С Саввой воевать спокойно, потому что задница твоя будет прикрыта, если Савва взялся ее прикрывать. Так и сейчас: на левом фланге Савва, на правом Иван. Оглядываются, тысячу раз оглядываются: один неверный шаг — и все — смерть — мина или пуля.
— Глянь-ка, чего там. — Иван указывает рукой туда, где в рыжих всполохах вырисовался силуэт бэтера, выдохнул облегченно. — Наши!
Закопченный лейтенант Ивану понравился сразу, хотя, конечно, он не девка, чтобы нравиться. Летеха пехотный и есть: на щеках щетина окопная, шапка-таблетка несуразная на голове, кирзачи в колено. Но бравый летеха — растоптался на войне, наверное, еще с Дагестана топает, и все на переднем крае, передке.
У кострища человек десять солдат такие же закопченные. Намерзлись — тянут черные пальцы к пламени, того и гляди, опалит: задубела кожа — дымком не согреешь — так и суют прямо в огонь.
— Мы вас еще днем ждали. Ротный сказал, что снайперов нам придадут.
Лейтенант говорит, словно торопится куда, рукой трет шею. Бинт у него вокруг шеи. Шея длинная, подбородок над ней торчком вперед.
— А… это? — заметил лейтенант Иванов взгляд. — Сегодня «вованы» наступали. Не-е, «вованы» не вояки, менты и есть. Жаль пацанов. Шли на тот дом, — он махнул неопределенно, — прикинь, за бэтером в колонну по двое. От снайпера прятались. А по ним из миномета ка-ак ебнули. Две мины — двенадцать трупов. Ранены-ых! Мы вытаскивали. Меня и ебнуло осколком.
Он снова потер шею.
У костра потеснились.
Иван присел на снарядный ящик, упер приклад в ботинок, тот самый «натовский». Ствол на плечо. Потянуло с боков знакомой солдатинкой: прокисшими портянками, давно не мытыми телами, горелым порохом. У войны свой запах, специфический.
— Чего по ночи? А если б пароль сменили? У нас часто бывает.
— Заплутали, — сдержанно ответил Иван, скосился на Савву.
Савва папироску достал. Запахло коноплей. Едко — как с осенних жженых листьев. Бушлаты у костра заворочались, глаза загорелись жадно.
— А то б шмальнули, угробили вас. Мои деваху местную притащили. Плечо — синяк, и дырка в руке. Она, типа, ее ранило шальной пулей. Беженка, типа! Прикинь, — лейтенант вдруг подобрался весь. — Но я глумиться не дал, сам застрелил.
Заволновалась «солдатинка». Послышалось хриплое, брошенное с обидой:
— Интеллигент.
Громко дрова трещат — сосна. Стулья, столы из дворов по округе натащили и жгут. Но услышал Иван, и лейтенант услышал.
— Сохатый, поп… там.
Сохатым звали здоровенного солдата с наполовину оторванными сержантскими лычками на грязнущем бушлате. Бушлат его был черен и днем и ночью. Сохатый посмотрел на команадира, но без злобы: «Тоска же. Хоть какое-то разнообразие. Че не дал поглумиться? Тем более сука сама же виновата была. Снайперш по жесткому валят». Смешно Ивану — черная закоптелая сержантская рожа и белки глаз как два фонаря в темноте.
Савва братанов срочников не обижает — передал косяк по кругу. Первому Сохатому. Тот затянулся, надул щеки — отдает папироску дальше.
Лейтенант фляжку достал.
— Сохатый гранатометчик. Нормальный пацан, но языкастый. Мои водки ящик надыбали. Жрать хотите?.. Ротный забрал себе, а я вот отлил немного. Тебя как? Меня Перевезенцев Роман, — и протянул руку.
— Знамов, сержант, — чтобы не было конфузов, сразу обозначил свое звание Иван. Лейтенант, хоть и интеллигент, но простоват был.
— А-а, понятно. Контрактники? У меня тоже двое «контрабасов» во взводе были.