— Бернард, — заторопилась она, почувствовав, как от его прикосновений в ней вновь разгорается желание, отодвигая на второй план вопрос, вертевшийся на кончике языка. — Бернард, что же мы теперь будем делать?..
Он принялся целовать ее, целовал в шею, потом отыскал ее губы. Его настойчивая рука… Элина напрочь забыла о стыдливой сдержанности.
— Ты можешь сделать меня самым счастливым человеком, — сказал он, предупреждая ее вопрос, и снова поцеловал ее самым возбуждающим поцелуем.
У нее перехватило дыхание, но она попыталась воспротивиться его усилиям раздвинуть рукой ее колени.
— Пока мы не потеряли голову окончательно, — прошептала Элина, — нам нужно обсудить кое-что очень важное.
Он прикоснулся к ее уху и кончиком языка пощекотал мочку. Его ресницы трепетали на ее щеке.
— Нельзя ли повременить?
— Нет. — Элина отвела его руку и поправила юбку. — Бернард, как ты собираешься поступить с Сильвией?
Глаза у него широко раскрылись.
— Умоляю тебя, дорогая, не упоминай ее имя!
— Я должна знать. Нам не следует делать вид, что ее не существует, особенно в сложившейся ситуации.
— Какой ситуации? Я же сказал, что между мной и ею ничего нет. Все, конец. Вероятно, она уже успела найти себе нового парня.
— А как быть с ребенком?
Глаза Бернарда зло блеснули. Ледяной взгляд заставил Элину содрогнуться.
— Ребенка больше нет, — глухо отозвался он.
— Ты считаешь, что она и тут обманула? Она не была беременна?
Выражение его лица стало жестким.
— Нет, она была беременна, но сделала аборт.
Это было то самое, чего больше всего боялась Элина, та фатальная правда, которая напрочь испортила предощущение счастья. Еще минуту назад все было наполнено радостным ожиданием, но горькие слова Бернарда превратили их счастье в горстку пепла.
В душу Элине закрался червь сомнения. Казалось, теперь она понимала, чем объяснялась его суровость, его недоумение, почему она не сказала родителям о ребенке. Так вот что заставило его пуститься на ее поиски! Страх, что она решится прервать беременность и он во второй раз не получит того, чего так сильно хотел, — ребенка. Именно это привело его сюда, а не любовь к ней.
Она вскочила на ноги, инстинктивно прижала руки к животу, словно защищая свое дитя.
— Сделала аборт?
— Да, дорогая. У тебя такой вид, будто ты хочешь убежать. Вернись и садись ко мне.
— Нет! — Сжавшись, Элина отпрянула от него и оказалась по противоположную сторону стола, подальше от сластолюбивых и лживых губ Бернарда.
Он вовсе не изменился и никогда, по-видимому, не изменится. Он хотел ребенка, а Сильвия снова надула его. Поэтому-то он и поспешил сюда, опасаясь лишиться и другого наследника. Как она могла поверить ему? Она так жаждала его любви, а потому слышала только то, что ей нравилось, что ей хотелось услышать. В действительности он был далек от мысли сделать ее счастливой и лгал ей с единственной целью — добиться того, чтобы она не отвергла его притязаний на ребенка.
Нервы у Элины были напряжены до предела.
Бернард стремительно вскочил из кресла, озабоченно глядя на нее.
— Что с тобой, дорогая? Что-нибудь не так с ребенком?
Она почувствовала, как на нее накатывает приступ истерического смеха.
— Мой ребенок в порядке. Спасибо, — с трудом выдавила она, прижимая к себе спинку кресла в качестве защиты. — Мы оба в полном порядке. А вот тебе следует немедленно уйти отсюда. Мы в тебе не нуждаемся.
Он обошел стол и сделал попытку обнять ее.
— Какой бес в тебя вселился, Элина?
Она зажмурилась и оттолкнула его. Потеряв на миг самообладание, она нарушила один из самых важных своих принципов — сдержанность и терпение.
Бернард все же схватил и развернул ее. Элина спиной уперлась в край стола, а он уже бесцеремонно прижимал ее к своей широкой груди.
— Ума не приложу, что такого я сделал или сказал, — произнес он нарочито спокойно. — Я не позволю обращаться со мной, как с тряпкой.
Элина сквозь слезы глядела на него. Он тоже недоуменно уставился на нее. Вблизи его глаза были прекрасны, и, помимо воли, она восхитилась их красотой. Почему его внешняя респектабельность так разительно отличалась от его порочной души? Если бы истинная сущность Бернарда была написана у него на лице, ей легче было бы дать ему отпор с первого же раза.
Сильный приступ боли ослабил ее злость. Она обмякла в его руках, но совсем иначе, чем это было прошлой ночью, когда, сгорая от нетерпения, молила его о ласке. Сейчас его объятия были ей неприятны.