В этом симбиозном союзе он стремится либо к господству над другими (садизм), либо к подчинению (мазохизм).
Если человеку закрыты и путь любви, и путь симбиоза, тогда он решает эту проблему иначе: он вступает в отношения с самим собой (нарциссизм).
В результате он сам для себя становится целым миром и «любит» целый мир в себе самом».
1. Статика
Анастасия (теперь еще и Ярославна) изучала Анну долго, минут двадцать. Понять, как это долго, можно лишь досчитав в уме до тысячи двухсот. Что, собственно, Анна и делала.
Анастасия Ярославна ходила вокруг Анны, замирала с видом ценителя искусства то там, то здесь, просила девушку пройтись, развернуться, стать под светильниками, уйти в тень. Если бы такие приказы отдавал Хозяин, у сабки не возникало бы никаких вопросов. А сейчас вопросы возникали. Вернее, один вопрос: зачем?
Жилье Анастасии, по стандартам ванильного мира, было роскошным. Анна поняла, что долго и непросто будет привыкать к застывшим формам новой своей жизни, к замершей мебели, к предсказуемым путям от уборной к спальне, от спальни к кухне, от кухни к гардеробной, от гардеробной к входной двери. Статичный мир давался обитательнице Границы через немалое «сопротивление материала».
Два уровня квартиры всегда оставались двумя уровнями, не перетекали друг в друга, не расслаивались, не меняли ни цвет, ни форму. Лестница, что их связывала, всегда находилась на нужном месте и всегда вела с уровня нижнего на уровень верхний.
Огромный бежевый диван в центре нижнего холла всегда был в центре и всегда был бежевым — не плавал по этажам, не превращался в кресла или в плетеный гамак для эротических игр. Занавеси на окнах ни при каких обстоятельствах не могли бы стать фиксирующими веревками или чем-либо иным — всегда оставались только занавесями. А за ними, за окнами, всегда открывался один и тот же вид: на огромный человеческий муравейник, именуемый городом.
Это безутратное слово — нет, не слово, а незыблемый исполин — «Всегда» вязало Анну по рукам и ногам крепче любой обвязки Хозяина, от него не было спасения. Господин «Всегда» обездвиживал Анну, лишал ее воли, но не так, как это делал Хозяин — с нежностью и любовью, нет! Тиран «Всегда» издевался над Анной, заставляя ее, как марионетку, совершать одни и те же движения, дергания не ради удовольствия и служения, а ради того, что ванильные люди называют «жизнью».
«Всегда» приказывал вставать, есть, пить, передвигать ногами и руками только для того, чтобы «жить». Идти в уборную, чтобы справить нужду, а не для пронзительных и откровенных игр. Принимать пищу за столом из тарелок, чтобы насытиться, не с тела, не из рук Хозяина, не так, как расписано удивительными фантазийными сценариями, а за столом и из тарелок. Да еще и приборами. При этом Анна даже не думала сравнивать качество и вкус местной пищи с изысками Границы, вкус и аромат которых зависели только от фантазии Хозяина.
Если на Границе в Анне порой просыпались лоскуты былой ванили, то здесь, в ванильном мире, Анне приходилось в каленую клеть заковывать уже распустившую крылья в ее душе Границу, задвигать все засовы и навешивать огромный замок, чтобы не вырваться, не взмолить о возвращении.
Но еще хуже ощущения застывших форм и предсказуемых движений терзало сабкино естество линейное течение времени. За данным мгновением следовало другое, за ним — третье, за вчера наступало сегодня, а за сегодня неизбежно обрушивалось на плечи завтра. Время текло с определенной скоростью, его нельзя было ускорить или замедлить. Граница была вне времени, пограничница могла переживать миг крайнего удовольствия, купаясь в нем, как в…
Как в джакузи Анастасии. Все, за неделю жизни здесь, в доме Анастасии, даже аналогии, сравнения, отождествления, параллели, которые выстраивал разум Анны, были привязаны к ванильному миру, куда Граница направила ее эмиссаром.
— Зачем? — не выдержала и спросила Анна
2. Лакшери
— Затем, — ответила Анастасия на заданный вопрос, — что жить тебе предстоит в ближайшее время не просто в ванильном мире, а в ванильном лакшери-мире.
— И что это меняет?
Анне действительно были интересны эти тонкие, для нее пока мало уловимые нюансы мироощущений, что пронзали жителей этого мира. Такая буря, в такой ложечке бытия! На маленьком-маленьком клочке пространства, сгорающие в огне времени, как листы рукописи в камине, живут люди — живут, думают, общаются, любят.