Я быстро перебираю в уме все, что сказано в Писании, и понимаю, что ни в одной из книг Ветхого завета, и ни в одном Евангелие такого не говорится. О чем и сообщаю брату Георгию. Тот усмехается:
— Так в чем же дело, брат Алексий? Или ты законы, выдуманные человеками, ставишь выше Закона Божеского?
— Нет, но я… — решение неожиданно приходит само собой.
Встаю, поправляю новую рясу, любезно предоставленную мне колхозниками, поправляю кожаный ремень, который подарила мне Мария:
— Брат Георгий. Прошу тебя оказать мне милость и услугу.
Тот лукаво улыбается, от хитро прищуренных глаз разбегаются лучики-морщинки:
— Чего же ты просишь у меня, брат мой?
— Смиренно припадаю к стопам твоим и помощи твоей взыскую. Обвенчайте нас — меня и девицу Марию…
Георгий улыбается еще шире:
— А я все думал: попросишь или нет? Конечно, брат, я с большим удовольствием окажу тебе эту услугу. Венчание на завтра назначим — хорошо ли?
Так. Теперь только остается уговорить Марию. Если судить по ее характеру, то это будет нелегко сделать. Но тут я вспоминаю ее глаза, ее взгляд, которым она смотрит на меня… Не-е-ет, уговаривать ее будет не сложнее, чем пушинку легчайшую поднять…
— Благодарю, брат Георгий, хорошо.
— Вот и ладно. Развеял ли я сомнения твои, брат, снял ли с души груз?
— Отчасти… От большей части.
Он опять улыбается:
— Тебя теперь хощу вопросить, брат Алексий. Как мыслишь ты дальнейшее? Пойдешь ли с пионерами в Артек, коего взыскуют они яко реки, млеком и медом текущей, али останешься с нами, дабы приять учение коммунистическое и передать его после в Пионерии и иных местах?
Остаться здесь? Я бы с радостью и восторгом душевным остался бы здесь, чтобы узнать получше и понять все учение коммунистическое, но покинуть пионеров? Не будет ли сие предательством, яко отречение Петрово или донос Иудин? И Мария?..
— Открою тебе, брат Алексий, что на Правлении решали вопрос о том, чтобы просить пионеров оставить здесь представителя, яко посланника, коий решать станет вопросы меж Колхозом нашим и Пионерией возникнуть могут. И постановили: договориться с пионерами, дабы остался здесь один пионер — годами не отрок, и двое-трое отроков вместе с ним. И говорили уже, что можно было бы просить начального над пионерами, тезку твоего Алексея, об оставлении здесь девы Марии, аки старшей, и тех, кого сама она изберет… — Он прерывает речь и долго смотрит на меня испытующим взглядом — Не поможешь ли убедить их? Урона им от того не будет, сие — дело благое. И связь нам с Пионерией нужна, и тебе, брат Алексий полезно будет с нами побыть. Обучишься и коммунизму, и много еще чему. Должно тебе, к примеру, оружием владеть не токмо духовным, ибо сказано было: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч»…
Георгий вновь замолкает. Молчу и я, осмысливая сказанное и услышанное. Георгий прав: для пионеров я сейчас — обуза, но если меня научат… А учиться я буду прилежно…
— Мыслю я, — продолжает брат Георгий после длинной паузы, — что хорошо будет, коли ты, брат Алексий, обучившись, с нашими комсомольцами сходишь поставки в центр обеспечить. Ибо в походе сем многотрудном утешительное слово пастыря как никогда надобно. И коли останешься ты здесь, то куда как легче станет тебе после, когда в Пионерию с матушкой своею вернешься…
Проповедовать в Пионерии? Узреть самому… Да что «узреть»?! Воздвигнуть Храмы во имя Ленина, во имя Гайдара, во имя Деда Афгана донести до пионеров слова святого равноапостольного Иосифа, святого блаженного страстотерпца Лаврентия, преподобного Феликса… Но достанет ли моих малых сил, Господи, для того, чтобы свершить сей великий подвиг?!
«Господи, вразуми!» — вот с этой мыслью я поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на фрагмент храмовой росписи. На фреске — Святой апостол Андрей Первозванный, а рядом с ним, одесную и ошуюю, стоят святые Иосиф и Лаврентий. Святой великомученик и страстотерпец Лаврентий словно пронзает меня своим пристальным взглядом, как бы вопрошая: «Достоин ли ты, простой инок, встать под хоругви коммунизма и готов ли ты узреть истину?» Святой же, равноапостольный Иосиф, облаченный в серо-зеленую простую одежду, неброский и невидный, будто обласкивает меня взором, ободряя и утешая: «Достоин, достоин. И сил душевных тебе достанет, товарищ…»
— Брат Георгий! Я приложу все силы, дабы свершилось все по словам твоим!..
Глава 7
То, что мы увидели, внушало. И еще как внушало! Экраноплан «Лунь», чудовищная махина весом почти четыреста тонн, был страшным оружием. Первоколхозники умудрились захватить его чуть ли не сразу после Великой Тьмы, отогнали вверх по Волге и Оке, обходя пологими берегами разрушенные мосты, и поставить к себе. После он долго выстаивал в тайном затоне, дожидаясь своего часа, и вот…