Посмотри на меня: стою в кухне, вся в муке, тесте и пищевых красителях. Десятки цветных конфет только что высыпались из пакета, усыпав пол, и я сбежала, найдя себе укрытие в тетради и в твоём любимом Шуберте.
Пытаюсь приготовить ко дню рождения Йохая торт в виде льва с волнистой гривой. Точно такой, как на картинке в книжке. Уже год он каждый день сидит с книжкой Джози Мендельсон и мечтает об этом торте (или так мне кажется). А теперь всё валится у меня из рук и режется вкривь и вкось, грива похожа на парик, а я думаю о твоих маленьких и точных руках, ты нужна мне сейчас — поддержать мои «левые» руки.
Если бы ты была здесь, я бы знала, что мне делать. Я позвонила бы тебе сейчас или в четыре утра, и по моему «алло» ты бы сразу всё поняла и через пятнадцать минут была бы здесь с букетом хризантем, сорванных в чьём-то саду…
Стоя перед тобой, я бы сказала, что, очевидно, опять позволила себе распуститься, а ты пыталась бы меня утешить и перечисляла бы мои хорошие качества, напомнила бы о дорогих мгновениях этого лета, и сказала бы: «Ты не только распустилась, но и собралась. Было много моментов, в которые тебя „подбирали“». И мы бы вместе посмеялись, что я, наверное, самый старый «подкидыш», которого когда-либо «подбирали».
А когда подсохли бы слёзы, и грива бы развевалась, ты попросила бы меня сказать тебе что-то хорошее, «хорошее в эту минуту», и я бы долго думала… Видно, не всё так ужасно, если я ещё могу наслаждаться запахом зелёного огурца.
Если бы ты была со мной в это лето! Сколько раз я молила об этом! Ты бы гораздо раньше поняла, что я должна сделать. Ой, Анночка, ты держишь в своих объятиях эту увёртливую жизнь — не только меня. По-разному это открывается мне — в маленьких интимных знаках, оставленных тобой в этом мире. Я ни капли тебе не завидую — как можно завидовать тому, кто так умел любить! И так умел вызывать в других любовь к себе — такую свободную и чистую…
Но снова возвращаются те мысли, что омрачали мне жизнь после твоего ухода… Я обещала тебе не думать об этом больше. Но я опять беззащитна перед ними. Мысли про «а вдруг» и «если бы», и те, грызущие, о том, что это несправедливо и даже лишено смысла — то, что здесь осталась я, а не ты.
А сейчас прибавился ещё один укол. С тех пор, как Яир о тебе узнал, горе стало легче. И тоска по тебе тоже. Не то чтобы я меньше скучала по тебе, но я уже не умираю от этого по десять раз на день. Не знаю, будут ли у меня силы сейчас, когда я одна, выдержать. Завтра, как ты знаешь, трудный день. Держись! И я тоже. Со своей стороны.
Утром мы пошли на могилу — мы двое, ома и опа[37], братья, а после обеда отпраздновали его день рождения. Пришли друзья (наши. Дети новых соседей, которых я пригласила, так и не пришли). Йохай был на седьмом небе: Тами приготовила его любимый фруктовый пирог — это было ему компенсацией за кудлатого льва, которого мне удалось создать. Он чувствовал себя под надёжной защитой — все окружили его добротой и принесли много-много бурекасов с сыром… Настроение было прекрасным, никто не спешил уходить. Я посмотрела на двор и на дом, который вдруг стал светлым и весёлым. Шумным. Мы года три не принимали так много гостей. Амос немного выпил и чуть не свалился с крыши, куда он поднялся, чтобы заарканить для Йохая луну…
В девять, когда гости начали расходиться, Йохай запаниковал. Он бегал, хватался за них, кричал, бился головой об стол. Мне было понятно его чувство, будто что-то исчезает, утекает из него с их уходом.
А после десяти с ним случился приступ в ванне, полной воды. Нам с трудом удавалось удерживать его голову над водой. Мы уже несколько дней ощущали приближение этого приступа — по его нервному состоянию и некоторым знакомым признакам (я утешаю себя тем, что сам праздник он перенёс хорошо).