Понятно, что даже в эту минуту он опять сдаёт мою кровать, и до ночи мне лучше не возвращаться. За те деньги, что я ему уплатил, можно было купить целую сеть гостиниц «Хилтон»…
Сегодня — день Абу-Гоша[29], правильно? Выпей там чашечку кофе за моё здоровье.
Моя прогулка закончена. Час и десять минут. Есть один симпатичный почтовый ящик, против которого я люблю располагаться в маленьком кафе.
Знаешь, о чём я вспомнил, просто так, без всякой причины. О письме «Домработница, выдержавшая один день». Помнишь? Ты рассказывала о беременности Анны со всеми страхами и беспокойством, что её хрупкому телу этого не вынести, а та девушка ежеминутно заходила спросить где хлорка, и где жидкость для окон, и твоё письмо делалось нервным и напряжённым, — ты не позволишь ей испортить тебе это письмо и не встанешь к ней! «Она уже сообщила мне, что гладить она тоже не любит! Что она любит — так это мыть полы, это для неё удовольствие, но сколько же у нас тут полов?!»
Я сижу у стены и читаю, целиком погрузившись вместе с тобой в эту беременность, — потрясающее письмо, кстати, будто тебе необходимо было заново, письменно, прожить каждый этап её беременности, тончайшие её ощущения. Помню, я подумал, что никогда ни в одной книге не читал такого глубокого и волнующего описания беременности, но и не мог удержаться от улыбки из-за разворачивающейся параллельно сцены с домработницей… «И не вздумай смеяться!» — вдруг прикрикнула ты на меня, вскинувшись. — «Чего ты смеёшься? Что ты понимаешь? Я плачу ей уйму денег, чтобы освободить это короткое время для себя! Для того, что жизненно важно мне!» И тут из тебя будто воздух выпустили, будто закончилась в тебе «субстанция притворства» — так явно я ощутил твою потерянность и слабость. Ты спросила, когда же ты, по-моему, наконец повзрослеешь, когда научишься отдавать распоряжения своей домработнице, не испытывая при этом угрызений совести или стыд за то, что притворяешься матерью семейства, хозяйкой и женщиной… А тут и мама твоя, конечно, «просочилась» — такую щель она не упустит…
Тебя удивляет беглость моих воспоминаний? Ты подозреваешь, что я перестал выполнять указания и не уничтожаю улики?
Видишь ли, у каждого разведчика бывает минута слабости (помнишь, ты говорила, что хранишь мои письма вопреки правилам конспирации, потому что это помогает тебе иногда извлекать немного уверенности из нашей связи?). Так вот, моя «минута» была раньше — когда ты рассказала о своих часах, которые Йохай сломал, — прозрачных часах, полученных тобой от Анны, — и со слезами спросила, какие часы у меня, а я пошутил, что это не самая важная деталь. И ты немедленно написала, что каждая деталь важна, «как же ты ещё не понял, что всё рассказанное тобой мне важно и дорого, все твои „детали“»…
Тогда я сказал себе: если я способен рвать письма, полные твоих «деталей», — грош мне цена!
А когда я принял это решение, вдруг возникли из потёмок, из разных необычных тайников, которые несомненно вызвали бы у тебя насмешку и жалость, если не отвращение — всё новые и новые твои письма из ранних периодов. Я даже не представлял, что их так много — листов, которые я не смог разорвать!
Благодаря этому у меня здесь есть «избранный» материал для чтения. И немало. Довольно много, в сущности. Десятки, сотни листов. Я почти не взял с собой одежды, только полную сумку твоих писем, сложенных, смятых, истрёпанных. Многие из них слегка посинели в заднем кармане джинсов.
…Письма с большим количеством твоих «деталей»: начиная с кофе, которое вы пили вместе с той девушкой, помирившись после ссоры по поводу глажки, когда вы пришли к выводу, что не подходите друг другу, но расстаётесь по-хорошему. И кончая тем, как ты вернулась ко мне два часа спустя в закатанных брюках и красной косынке, замученная мытьём полов и окон, чтобы рассказать, что, когда Анну двадцать лет назад спрашивали, о чём она мечтает, она отвечала: «Что значит — о чём?! Хочу быть расстроенной домашней хозяйкой!» — «…вот я и воплощаю её мечту…»
Что-то я разнежился… Мусолю каждое твоё слово… Пора взвалить на плечи этот день!
На берегу за дельфинарием есть маленькая сточная канава. Я иду вдоль неё и вижу на поверхности мутной воды — будто белый шнурок плывёт по течению, и мне вдруг кажется, что я смотрю на ниточку спермы. Она медленно плывёт, видоизменяясь под действием течения и ветра. В какой-то момент показалось, что это — журавль в полёте, в следующий — вопросительный знак, потом — женский профиль, меч… Я прошёл с ним все изгибы до самого моря, и оно ни на миг не переставало изменяться.
29
Абу-Гош — селение близ Иерусалима, где ежегодно проводится осенний международный фестиваль вокальной музыки.