У меня нет никаких рычагов давления – только ложь.
Я не знаю, что такое гордость, – я утонула в стыде.
Я ненавижу себя больше, чем человека, который сделал меня такой.
Насколько ты слаб, чтобы стать тем, кем тебя хочет видеть кто-то другой?
Здесь я смогу быть другой.
Я хочу быть полезной.
Чего-то стоить.
Я вздыхаю и закусываю губу.
Чьи-то тихие шаги привлекают мое внимание; я поворачиваю голову и вижу Ролланда, человека, который помог мне спрятаться у всех на виду.
Я никогда не говорила ему, кто я на самом деле, – дочь человека, которого он ненавидел; только то, что я росла в стенах поместья Грейвенов, пока меня не продали.
Я никогда не говорила ему, кому.
Ролланд засовывает руки в карманы, глядя на сад.
– Тебе не обязательно сидеть здесь, Виктория.
– Нет, обязательно.
– Это и твой дом.
Я киваю.
– Так и будет. Со временем.
Легкая улыбка появляется на его губах, он медленно опускается в кресло рядом с моим.
– Я рад, что ты так думаешь.
Облако неуверенности, окружающее меня, должно быть, душит его так же сильно, потому что он говорит:
– Я полагаю, теперь ты понимаешь…
– … что ты все это время знал, что я была дочерью твоего врага, Донли Грейвена, грязной кровью? – Мой взгляд на мгновение скользит в его сторону, но я быстро отвожу глаза.
– Я не был уверен, но у меня было чувство, может быть, даже надежда, что ты была дочерью женщины, которую я пытался спасти.
– Что это значит? – спрашиваю я. Мне и в самом деле интересно, потому что я никогда не говорила с Марией по душам. Узнавала обо всем по крупицам, но ничто не имеет ни малейшего значения, если не исходит непосредственно из уст того, кто знает всю правду. – Освободить ее? Как именно?
– Твоя мать работала горничной у Грейвенов, она была… их собственностью, насколько это возможно, и Донли выбросил ее, как мусор, когда узнал, что она беременна девочкой, когда ему нужен был только сын. Мейбл привела ее ко мне, и я предложил Марии дом, безопасное место, где она могла бы зарабатывать на жизнь и растить своего ребенка, тебя, когда ты родишься. – Он смотрит на меня. – К сожалению, у нее не было такой возможности. Я полагаю, ты знаешь, почему…
– Он забрал меня от нее в больнице. – Я пожимаю плечами; это не печально – это реальность. – Почему ты позволил ей вернуться в свой дом после этого?
Его лоб морщится, и он отводит взгляд.
– Чувство вины, может быть. Не знаю.
– И этого было достаточно, чтобы ты оградил своих сыновей от меня?
– Я дал им файл, как я делаю каждый раз, когда мы заселяем кого-то в общежитие. Все, что я сделал, это упростил твое прошлое.
Упростил, верно.
Как будто «неблагополучный дом» и «отсутствие родителей» о чем-то говорят.
Я слежу за признаками лжи в его словах и спрашиваю:
– У тебя есть настоящее досье на меня, Ролланд?
Он отрицательно качает головой.
– Не потому, что я плохо искал… Ты не в системе, Виктория. У тебя даже нет свидетельства о рождении, поэтому я и заподозрил, что у тебя за душой нечто большее, чем ты делишься. Технически тебя не существует, но мы можем это изменить, если ты хочешь.
Между нами висит долгое молчание, и когда Ролланд понимает, что у меня нет комментариев к его последнему заявлению, он глубоко вздыхает. В его тоне ясно слышится уныние:
– Я знал, на какой риск шел, впуская тебя в наш дом. Ты пришла тайно, и это означало, что у тебя точно должно быть что-то большее. Я полагаю, мы лишь коснулись поверхности…
– Ты узнал только то, что я тебе позволила, и ничего больше, – прямо говорю я, мои глаза встречаются с его и удерживают взгляд. – Многое из того, что я знаю, не имеет никакого значения для этого места… но и многое имеет.
Есть столько вещей, о которых парни не знают, о которых, вероятно, думают, что все это давно похоронено, но в том-то и дело, что для любого секрета нужны двое.
По крайней мере, так считают наивные люди.
Единственный способ похоронить правду – это похоронить человека, манипулятора и предшественника.
Почему им не приходит такое в голову, я не знаю, но…
На каждого короля найдется мальчик, который восстанет из пепла, – так устроены королевства.
Именно по этой причине я не упала перед ними на колени и не позволила всем своим секретам излиться из уст.
Сила этой семьи, хотя и не имеющая себе равных, не была основана на верности, как полагают большинство.
Она была построена на крови и предательстве.
Мои истины причинят кому-то боль, сломают многих и могут свести одного из Брейшо в могилу, но жадность – хитрый ублюдок, и я ее новая жертва.