Я выполню всё, что потребуется, чтобы её оставили в покое. Поступлюсь принципами, отыграю навязанную мне роль, если того будут требовать обстоятельства.
Когда девчонка вырастет, я поставлю чёртов штамп и подарю ей лучшую жизнь.
— Богдан, что ты делаешь? — Рашида бросается ко мне в темноте коридора. — Ты что, плачешь? Ты что, пьян?
— Сегодня умерла Маша Миронова, — сообщаю ей. — Но она припасла мне прощальный подарок.
— Ох, Аллах, Аллах! Что ты несёшь, брат?
— Она оставила мне свою дочь, — я смеюсь в голос. — И однажды она станет моей женой.
— Ты спятил? — обиженно спрашивает сестра, помогая мне подняться. — Тебе лучше проспаться и выкинуть эту дурь из головы.
Она укладывает меня в гостевой спальне на первом этаже, и я устало закрываю глаза. Кажется, мне снится Маша.
Она убегает по полю, а я догоняю её. Мы падаем в высокую траву — пшеница только начинает колоситься, и Маша, жмурясь от солнечного света, смеётся и целует меня.
Пухлые губки на вкус словно сахарная вата. Я запускаю пальцы в светлые локоны, гладкие и шелковистые, провожу костяшками по алебастровой коже, и Маше становится не до смеха.
Она удивлённо распахивает глаза, и я отстраняюсь от неожиданности. Вместо светлых песчаных глаз на меня смотрят глаза цвета шоколада. Приторно-молочного.
— Ты полюбишь меня, Богдан. — серьёзно говорит знакомая незнакомка. — И тебе понравится.
Я просыпаюсь в холодном поту. Виски ломит от похмелья, приходится брести до аптечки. Я растворяю в высоком стакане шипучий аспирин, делаю первый глоток, когда в кухне появляется Рашида.
— Доброе утро, — хмуро говорит она.
— Издеваешься?
— Это ты, Богдан, издеваешься! — повышает она голос. — Я всё голову ломала, что за ересь ты вчера нёс, с утра не выдержала, позвонила Хасанову…
— Рашида, — предупреждающе шиплю я сквозь стиснутые зубы. — Не нарывайся.
— Почему, Богдан? — с обидой спрашивает сестра. — Почему ты сунулся в это? Какое тебе дело до Дубравинского отродья? Зачем ты взял на себя ответственность за эту сиротку?
Только из-за похмелья и жуткой головной боли я несдержанно выплёвываю в ответ:
— Потому что девочка ни в чём не виновата! Она не виновата, что поперёк горла встала у больших дяденек, которые всё никак не нажрутся своими кровавыми деньгами. Не виновата, что наш ублюдок-отец сотворил это с её матерью. Ну ты же не дура, Рашида. Ты умная, образованная женщина. Что мне было делать?
— Оставить всё, как есть. — тихо говорит она. — Её отец убил моего сына…
— Чушь! — взрываюсь я. — Это происки чёртового Хасана, и нам обоим это известно, а ты, чуть что, спешишь лебезить перед этим маразматиком!
Рашида вздрагивает, как от удара, но мне уже всё равно. Поэтому я продолжаю:
— Я расскажу тебе, как было дело. Пока я был в армии, наш папаша заключил сделку с Дубравиным и вернул ему отобранную ранее часть бизнеса, чем прогневал Хасана. Но честно воевать этот жирный урод никогда не любил, поэтому выжидал, как выгодней разыграть карты. Дубравин изнасиловал мою невесту, и она от него понесла. Её запугали, чтобы она вышла за моего долбанного дружка. Меня же ждала Гузель. Да только вот незадача: жёнушка досталась мне подпорченной. Серёга и тут поспел. А после аварии, когда у меня отказали тормоза, уверен, не случайно, и я предъявил Габбасу за паршивый расклад, всё веселье и началось. Хасан не смог простить Дубравину, который пытался избавиться сразу от трёх ненужных людей, того, что Гузель стала бездетной инвалидкой, но он нуждался в крючке на меня. На всякий случай. Тогда случилось нападение, и чёртов придурок сделал всё, чтобы я занял место отца. И чтобы винил во всём Дубравина. Но только я знаю, что это Хасан уничтожил нашу семью. И ты знай, Рашида. Но этого ему оказалось мало. Не вовремя Серёга озаботился завещанием. Только отписал всё наследнику новорожденной дочери, как Габбас поспешил избавиться от всей семейки. Если бы я позволил, он бы и девку погубил. И тогда, за неимением прямых наследников, грёбанный кусок бизнеса перешёл бы на полном основании к Самойлову, ближайшему кровному родственнику Дубравина.
— В этом всё дело? В куске бизнеса? Поэтому ты спас ребёнка? — в неверии спрашивает сестра.
— Что?! — я закатываю глаза от нелепости её предположения. — Да пусть подавятся!
— Тогда я не понимаю… Ты так долго ненавидел это дитя, так мечтал, чтобы она не существовала…
— Это не равно убийству! — повышаю я голос. — Если бы её не было! Но она родилась! Она живая! И она должна жить!
— Но не ценой твоей свободы, не ценой твоей жизни!