— Минимум неделю.
— Напишите, пожалуйста, список допустимых продуктов, витаминов, препаратов, необходимых для скорейшего восстановления. — доктор скептически смотрит на меня. — Самое лучшее из того, что существует. Я прекрасно знаю о финансировании даже очень хороших больниц, поэтому не говорите, что у вас имеется всё необходимое.
— Богдан Давыдович, у нас действительно есть всё необходимое, уход и четырёхразовое питание согласно диете, — он понимающе улыбается, — но я напишу вам список, потому что сам отец. Прекрасно понимаю ваши переживания за дочь. Если у вас есть возможность дать ей лучшее лечение…
Давление ударяет в голову. Дочь! Ну надо же! А ведь именно так малолетняя пигалица и смотрится рядом со мной.
— Ася моя невеста. У неё же отчество Сергеевна.
Док бросает взгляд в медицинскую карту и смеётся:
— Да, конечно. Простите, не обратил внимание. Не хотел никоим образом вас задеть.
— Могу я попросить вас о содействии?
— Да, конечно.
— Кроме меня и бабушки, Агриппины Юрьевны Мироновой, Асе пока лучше ни с кем не встречаться. Следствие пока ведётся, поэтому…
— Безусловно, я вас понял.
— Спасибо, — пожимаю его руку, — если нужно что-то для больницы или лично вам, обращайтесь в любое время, не откажу. Я не могу передать словами, как благодарен вам, что спасли её жизнь.
— Это наш долг, — кивает он. — Надеюсь, следствие найдёт всех виновных.
— И я.
Коротко прощаюсь с доктором и выхожу из палаты. Сомневаюсь я, что следствие разберётся. Сомневаюсь, что найдёт. Когда искать некого, особо не разгуляешься.
Устремляясь мысленно к событиям двухнедельной давности, я иду назад, в палату к Асе.
Помню, как задал вопрос. Помню, как Луиза рассмеялась мне в лицо. На подкорках головного мозга выжжен её хлёсткий ответ: «Я хотела остановить и защитить тебя. Я же почувствовала, как изменился твой голос. А потом и увидела, как ты смотришь на неё. Скоро ты влюбишься и будешь снова разбит, потому что у кого-то выйдет гораздо удачнее…»
Помню, как сильнее надавил на женское горло. Помню, как отчаянно она билась ногами и руками по воздуху, не достигая цели.
Я отпустил, и она рухнула к моим ногам.
— Три минуты, Луиза, — пнул дверь рядом с головой лживой шлюхи, которая жадно делала вдохи, захлёбываясь слезами. — У тебя три минуты, чтобы покинуть мой дом. Беги из столицы, пока у тебя есть такая возможность. Найду — убью.
После того, как женщина покинула в спешке мой дом, я хорошенько перетряс всё в её комнате. Нашёл долбанный препарат, которым стерва пыталась убить Асю, и у меня начисто отказал разум. Я отдал короткое распоряжение специально нанятому для таких целей человеку, прекрасно зная, что круглая сумма послужит гарантом избавления от проблем. Луиза покинет город и пропадёт на бескрайних просторах России, и больше от неё проблем не возникнет.
Я ходил из комнаты в комнату, наплевав на их обитателей, шарил по полкам и предупреждал о последствиях непослушания. Эта участь не миновала ни одного обитателя, включая обслугу и мою малочисленную родню. Особенно их.
Как бы ни было прискорбно признавать сей факт, но без мощной поддержки от моих ополоумевших родственниц Луиза никогда бы не пошла на это. А значит, в самое ближайшее время мне нужно приструнить их, благо я знаю, на что надавить. А если не удастся… Что ж, как я и обещал, лафа кончится.
Я мнусь у входа в палату. Знаю, что меня там ждёт, и малодушно подумываю просто уехать. Но с каким-то мазохистским упрямством меня тянет туда.
Губы покалывает. От грёбанных воспоминай о прикосновении к алебастровой коже со сладким привкусом чёртовой сахарной ваты настроение падает вмиг. Но рука, не подчиняясь моей воле, распахивает дверь.
В угрюмом расположении духа я даже не решаюсь глянуть на неё. На периферии зрения вижу ссутулившийся силуэт и понимаю, что просто-непросто не в силах сейчас находиться здесь. С источником моего безумия. С этой чёртовой шоколадной конфетой, которую хочется сожрать.
Пора признать. Я не выдержу ни секунды нахождения здесь. На сегодня мой лимит терпения иссяк.
— Поела?
— Да.
— Хорошо. — от искушающей близости давление бьёт сразу по двум точкам — в голову и пах. Хочется стиснуть причиндалы в кулак и хоть чуточку облегчить себе жизнь. Это не дело. — Тогда я поехал.
— Разве вы… — дрожит писклявый голос, — не побудете со мной ещё немного?
Что же ты творишь, кукла? Останусь — быть беде. Удушливая похоть наполняет тело, рисуя снова и снова близость пухлых губ, податливый алебастр, изгиб шеи, торчащие ключицы. Невыносимая пытка!