Она не дожидается ответа. Возможно, он ей и вовсе ни к чему. Входит в подъезд и поднимается по лестнице. И только там осекается.
— Ключи у тебя?
— Чёрт, нет, не брал.
Ася едва заметно хмурится, но тихо стучит в дверь, а я с досадой вздыхаю. Я и не подумал вернуть ей ключи с того дня, как положил их в свой карман в день нашей встречи. В день, когда я забрал её из дома, чтобы сделать своей женой.
Сейчас я думаю, что надо бы вернуть. Бабушку она навещает хоть и нечасто, но лишние переживания ей ни к чему.
Старуха Агриппина выглядывает в щёлку и удивлённо сощуривается на нас.
— Гости приехали, — распахивает дверь, пропуская нас в квартиру. — Что же не предупредила, Асенька? Я даже обед не сготовила, за продуктами не сходила, не убрано у меня, ещё и стирка…
— Бабулечка, — резко выдыхает Ася. Её голос звучит тихо и грустно, — это всего-то я… Ну и Богдан… Не суетись. Я просто хотела повидаться, соскучилась.
Ася бережно обнимает бабушку, и глаза старухи увлажняются. Я не хочу им мешать, поэтому прохожу в крохотную кухоньку и задумчиво изучаю пустые полки холодильника, потом прохожу в ванную и мою руки, то и дело цепляясь взглядом за тазы с замоченным бельём.
Ася просачивается в тесное помещение, пропахшее сыростью, плотно прикрывает дверь и упирается лбом в мою спину, запуская руки на мою грудь. Она стоит тихо несколько мгновений, а потом отстраняется.
— Придётся немного задержаться, ты не против? Я должна помочь бабушке, мне не нравится, как она сдала в последнее время.
— Сделай мне кофе, и я буду ждать столько, сколько тебе будет нужно.
Стараюсь не смотреть в её глаза, кричащие о спасении. Нет у меня средства, нет решения, всё должно быть так, я не могу освободить Асю и оставить жить здесь.
Пока она драит вручную бельё, я устраиваюсь в кресле напротив старухи и смотрю осуждающе.
— Помнится, мамаша, я передавал деньги, причём немалые, — максимально прямо задаю вопрос, который мучил меня с самого первого дня, и она хмурится.
Встаёт, медленно добредает до комода и достаёт из-под самого низа стопки постельного белья сложенную наволочку. В ней ровными пачками выложены купюры — за восемнадцать лет скопилось много.
— Нам никогда ничего от тебя не было нужно, ирод, — вздыхает Агриппина Юрьевна, выкладывая их на стол передо мной. — Сами справились. Теперь — и подавно. Забирай.
— Вот вы упрямая, мамаша! — недовольно цокаю языком. — Чего ради, скажите, девчонка впроголодь жила, без ремонта, без мало-мальски приличных шмоток, в этой нищете?
— Не в деньгах счастье, Богдан. Я давала ей всё, на что была способна. Ася выросла хорошей и доброй девушкой. Она не заслужила жизни в неравном браке без любви, сынок. Не заслужила. Ты можешь забрать назад все свои деньги, не сомневайся, я не взяла оттуда ни копейки, забирал бы и оставил её в покое. Но ты не можешь, я понимаю. Гордыня твоя покоя нам не даст. Но не думай, что ты купил её у меня.
— Агриппина Юрьевна, я хотел, — с нажимом говорю старухе, — чтобы Ася жила с единственным близким человеком, покуда это возможно. Заметьте, я легко мог забрать её и обеспечить нужным воспитанием. Но я уважил вас и оставил девочку дома. Я хотел, чтобы Ася не нуждалась в малом, поэтому ежемесячно передавал вам деньги. А вы, вместо того, чтобы купить ребёнку лишний килограмм фруктов или нарядное платье, упёрлись рогом. Вы же не рассчитывали, что я не доживу до дня её восемнадцатилетия и не исполню то, что пообещал вам?
— Знала бы, куда твои подачки привезти, уже давно бы вернула, — кряхтит она, игнорируя все мои слова. — Нельзя раздраконивать ребёнка тем, что не принадлежит ей по праву. Всё, что у неё было, это жалкая старуха и пенсия. Мы жили по возможностям и не надеялись ни на кого. Потому что в целом мире нас было только двое.
— Она могла жить в нормальных условиях, — качаю головой, — не смотреть дикаркой на заморские фрукты, не объедаться втихушку по ночам сладостями, не штопать бельё и носки…
Я прикрываю глаза. Эти чёртовы моменты упрямо лезут на память. Короткие вспышки ударяющих по самолюбию фрагментов нескольких недель её жизни рядом со мной. Не долбанный словесный оборот, а какая-то убогая реальность, в которой Ася пробирается ночами в кухню и лопает датское печенье и бельгийский шоколад, запивая простой водой.
— Она не из твоего мира, Богдан, — тихо замечает старуха Агриппина и обводит рукой ветхую мебель. — Вот её мир. Всё, что она видела и знает.
— К чёрту! Просто к чёрту! Вы сознательно лишили её лучшей жизни, которую я мог вам обеспечить. И обеспечивал ведь! Если бы я только знал…