— Ты бы знал, если бы хоть раз удосужился заехать в гости, а коли нет, то и суда нет.
Стискиваю руки в кулаки. Это какая-то бесконечная гонка по кругу, и я не могу сойти с дистанции. Сколько раз останавливал себя, чтобы не наведаться, чтобы не сотворить какую-нибудь отчаянную глупость или дикость, боялся не сдержаться, отправить девчонку куда подальше, и вот теперь почти жалею, что доверил старухе единоличное воспитание Аси.
— Всё к лучшему, Богдан. Ей ни к чему знать, что все эти годы ты пытался быть попечителем, пытался обеспечить ей хорошую по твоим меркам жизнь.
— Я и не собираюсь обсуждать с ней наши позабытые дела и договорённости, — кидаю старухе. — Просто пытаюсь понять, в чём была ваша проблема, почему бы не дать внучке лучшее, имея такую возможность?
— Ты не поймёшь, сынок. Думаешь, ей нужны были цацки или платья? Она жизни другой не видела, всегда при мне, помогала с малых лет, училась, была послушным ребёнком, никаких проблем с ней не возникало, потому что не избалованна. Она всегда нуждалась во внимании и любви, нелегко расти сиротой. Не деньги главное, как ты не поймёшь, Богдан? Ты можешь купить ей бриллианты, оплатить образование, отправить в путешествие в любую точку мира, а она всё равно будет несчастна и одинока. Вот, на что ты её обрёк с самого рождения. Нет ничего хуже, чем быть невольницей у того, кто не способен открыть своё сердце для любви.
— Бабушка! — ахает в дверях Ася, и я перевожу на неё взгляд.
Не знаю, как много она слышала, как давно стоит там. Её шоколадные глаза снова полны слёз. Зря я это затеял. Просто зря. Дрянной день перед очередным деньком похуже просто не мог стать лучше за несколько часов наедине с ней, которые она предпочла провести здесь.
Ася с топотом проходит в комнату и говорит:
— Бабушка, я тебя, конечно, очень сильно люблю и уважаю, но, пожалуйста, не нужно строить предположения на основе своих неверных суждений. Я не собираюсь вдаваться в подробности, но я вовсе не невольница и у нас с Богданом Давыдовичем просто прекрасные отношения. Я тебе обещаю, что в обиду себя не дам и мы непременно со всем разберёмся. Тебе абсолютно не о чем переживать, правда, Богдан?
От серьёзного выражения лица маленькой чертовки мне смешно. Я понимаю, что: а) ни хрена она не слышала, б) ведёт какую-то свою игру для единственного зрителя в этой комнате. Для своей бабушки. Поэтому просто киваю:
— Именно, Ася. Я как раз пытался убедить твою бабушку, что ей стоит принять мою помощь и позволить оплатить ремонт в квартире, установку бытовой техники и… — Ася удивлённо переводит взгляд на деньги, а потом несдержанно кидается мне на шею.
— Спасибо тебе, спасибо! — шепчет она мне в лицо, чмокает несколько раз в губы и краснеет, отстраняясь. — Видишь, бабушка, Богдан очень хороший и заботливый. Нам сильно повезло, что он так щедр и добр. Тебе будет проще справляться с хозяйством, когда у тебя появится стиральная машинка и перестанет подтекать труба.
Ася закусывает губу и смотрит на меня:
— Богдан, мне нужна твоя помощь.
По её тону понимаю, что она в маленьком шаге если не от истерики, то от едва сдерживаемых рыданий. Поднимаюсь, не глядя на старуху, и иду за девчонкой.
— Мне всё равно, что творится между нами в твоём доме, Богдан, — тихо говорит Ася, заходя в ванную, — но на некоторое время… мне нужна твоя помощь. Бабушка должна думать, что между нами мир и согласие.
— Ты хочешь её обмануть? — удивляюсь я. — Почему?
Трясущимися руками Ася достаёт из потрёпанной сумки папку и протягивает мне. Я листаю, изучаю документы и перевожу взгляд на лицо девушки. Она уже не таясь утирает слёзы рукавом.
— Ты сделаешь это для меня, Богдан? Подыграешь?
Снова перевожу взгляд на бумаги в своих руках. Карцинома левой молочной железы четвёртой степени. Посмертный приговор для её старенькой бабушки. Вот почему старуха так осунулась — болезнь съедает её с каждым днём.
— Давно ты знаешь?
— Буквально только что узнала, случайно уронила сумку, нашла папку и изучила всё… Она ничего мне не сказала. Ничего!
В шоколадных глазах столько обиды и боли, а сама Ася льнёт ко мне в поисках… утешения?.. поддержки?.. Обнимаю её, и она цепляется пальцами за мои плечи.
— Ты сделаешь это для меня, Богдан? — спрашивает она. — Поможешь мне?
— Я попробую найти клинику, врачей… — даю ей пустую надежду. Идиот! Просто идиот!
— Перестань, максимум, что можно сделать, это немного облегчить её страдания. Четвёртая стадия рака груди… — обречённо шепчет она, срываясь на слёзы.
— Я уверен, что при должном уходе Агриппина Юрьевна будет жить ещё… некоторое время…