— Тебя ещё не загрызли комары? Может, отвезти тебя в домик?
— Я дождусь отца, — упрямится она.
— Как знаешь.
Я здесь несколько часов, а кажется, будто минула целая вечность с тех пор, как я выбрался из постели Аси. Я испытываю неудовлетворённость от своего вынужденного пребывания здесь.
Это рыбное хозяйство раньше принадлежало моему деду. В период застоя и передела собственности у нашей семьи осталось право на владение шестьюдесятью процентами, тогда как сорок отошли Хасану. Этот старый пройдоха много чего поимел с нас. И ему всё мало.
Только и ждёт, что я нарушу договорённости, чтобы прибрать к рукам всё, чем я владею. А если я облажаюсь в особо крупных размерах, то он заполучит ещё и Асино наследство.
«Не Асино», — услужливо шепчет совесть, и я до хруста сжимаю челюсть.
— Так что там с принцесской? Тебе ещё не надоело подтирать ей сопли? Ты же никогда не любил детей, — с усмешкой спрашивает Гузель.
— Выросшие девочки теперь совсем не дети. — говорю, чтобы позлить её. — Особенно, когда стараются угодить своему мужчине.
— Я расскажу отцу, что ты забавляешься с девчонкой, наплевав на обещание!
— Это просто игра слов. Несмотря на то, что Ася очень сочная и аппетитная, она будет оставаться невинной до самой свадьбы, — поддразниваю женщину. — Именно такой и был уговор.
— Нет, Богдан. — со злостью говорит Гузель. — Ты взял на себя ответственность…
— Гузель, неужели ты думаешь, что я хоть на одно долбанное мгновение упускаю это из памяти? — устав от этого разговора и шуток, я убираю с лица намёк на улыбку, и она сжимается. — Я всегда и всё помню. До самых мельчайших подробностей. Если я сказал, что позабочусь о девчонке, так тому и быть.
— Надеюсь, ты облажаешься, — тихо бросает мне, откатываясь в сторону дома, — нужно было утопить её в луже, как котёнка, зря ты не согласился, Богдан. Твоя мягкость делает тебя слабым и зависимым, и когда девчонка умрёт, тебе снова придётся переживать тот кошмар…
— Закрой свой рот, — медленно говорю ей. — Ася будет жить долго. Возможно, даже вполне счастливо. А я позабочусь об удовлетворении всех прихотей вашей паршивой семейки.
Коляска Гузели вязнет в земляной жиже, и мне бы просто оставить её, вернуться к берегу, к спиннингу, отключить все мысли, но я подхожу к бывшей жене, крепко обхватываю рукояти коляски и протаскиваю через грязь и траву до самого домика, завожу по пандусу на террасу и только там оставляю женщину в одиночестве.
2002 год.
Жена, навязанная мне против воли, раздражает до белого каления. Зудит и зудит над ухом, даром что воспитывали её в лучших традициях, чтобы была мне верной и послушной соратницей.
— Богдан, пожалуйста, давай быстрее!
— Гузель, ты не видишь, какой дождь лупит? Если нас занесёт, я могу не справиться с управлением на такой мокрой дороге.
— Мне страшно, Богдан! Что, если я его потеряю?
Я закатываю глаза. Ну не идиотка? Она что же, реально думает, что залетела после первой брачной ночи и беременна прям вот так сразу, спустя почти три недели?! Невольно закрадывается в голову мысль, а не впарил ли мне Хасан бракованный товар? Восстановить девственность — дело плёвое. Пожалуй, лучше показать её своему специалисту. И если я узнаю, что срок беременности выше ожидаемого, то…
Я не успеваю додумать эту мысль.
— Богдан! — верещит Гузель. — Он едет прямо на нас!
Многотонная фура, потерявшая управление, несётся на всех парах по встречке, мне в лоб, и я резко выкручиваю руль в противоположную сторону, вдавливая педаль тормоза в пол. Но что-то идёт не так. Педаль мягко продавливается, не оказывая никакого сопротивления, и моя тачка на полном ходу летит в лесок. Первое время я ещё пытаюсь как-то контролировать этот процесс, но я бессилен как-либо исправить ситуацию — наткнувшись на непреодолимое препятствие на пути, машину швыряет на крышу, а потом дважды перекатывает на бок.
Через кровавую пелену я отыскиваю взглядом Гузель и пытаюсь выбраться. На удивление, я не чувствую боли, скорее всего, действую чисто на адреналине.
Меня подгоняет запах тлеющего пластика — въедливый, химический, удушливый. А стоит мне только выбраться на сырую траву, как из-под крышки капота начинает валить густой чёрный дым. Языки пламени, что вырываются наружу из-за покорёженного металла, не останавливают моих попыток освободить из железного плена Гузель.
Даже её ужасный вид, залитые кровью лицо и грудь не в силах меня остановить. Я не хочу сдаваться, просто не могу. Голыми руками раздираю стёкла, металл и пластик, но всё равно оказываюсь медленнее огня.