Едва завидев машину с водителем, устремляюсь к нему и устраиваюсь на заднем сидении.
— Забрали?
— Да, конечно. Всё, как вы сказали. Мне передали контейнер и инструкции по хранению и применению.
— Отлично, — выдыхаю я. — Давайте тогда поедем в больницу и всё передадим лечащему врачу.
Кажется, мы собираем все пробки по дороге. Я неожиданно погружаюсь в поверхностный сон, чуткий и беспокойный. Вроде, Алим отчитывается Богдану по телефону о проделанной работе. Или же мне просто хочется, чтобы мужу было не всё равно? Идиотка! Просто идиотка!
Может, хватит уже пытаться отыскать в нём положительные черты? Сколько раз он должен пнуть меня, чтобы я навсегда выгнала из мыслей призрачную надежду, что всё может быть хорошо? Чтобы запретила себе любить того, кто и крупиц моих чувств не стоил?
В тёмном коридоре, пропитанном запахом смерти и лекарств, я в сопровождении Алима не сразу отыскиваю кабинет врача, но мы не застаём его на месте. Тогда я устремляюсь в палату к бабушке, но там меня ждёт лишь пустая койка.
Беспокойство сжимает мой желудок тошнотворным спазмом, и я кидаюсь к раковине. Желчь шумно вырывается из меня, обжигая горло горько-кислым привкусом. Прополоскав рот, я вылетаю из палаты, игнорируя призывы водителя.
Где весь персонал? Какого чёрта я не могу застать ни медсестёр, ни врачей? Кто-то может мне помочь? Ответить на мои вопросы?
Наконец мне на глаза попадается одна из виденных ранее медицинских сестёр, и я бегу к ней.
— Здравствуйте, вы помните меня? Моя бабушка, Агриппина Юрьевна Миронова…
— Здравствуйте, — говорит она и прячет взгляд, — мне очень жаль, Агриппине Юрьевне стало хуже. Она переведена в реанимационное отделение.
Перед глазами всё плывёт, и я еле удерживаюсь на ногах.
— Я могу её навестить?
— Пока нет, лечащий врач на операции, как освободится, вы сможете с ним побеседовать, и, возможно, он даст вам разрешение пройти к бабушке.
— Как долго ждать?
— Пока не могу сказать точное время. Если вам будет удобно, вы можете оставить мне номер телефона…
— Нет, я буду ждать.
Я устраиваюсь на диванчике. Алим ставит контейнер-холодильник с лекарством на сидение рядом со мной и отходит, чтобы позвонить по телефону. Я уверена, что водитель говорит с Богданом, но мне всё равно. Даже если он запретит мне сидеть тут в ожидании, я не уеду домой. Он не имеет права распоряжаться моим временем!
Но ничего подобного не происходит. Алим просто остаётся стоять неподалёку от меня, не произнося более ни звука. Время растягивается как вязкое вещество, наполняя страшными предчувствиями мой разум. А когда я слышу тяжёлые шаги, приближающиеся ко мне, они отдаются глухими ударами моего сердца.
«Бам-бам-бам.» Отсчитывая последние мгновения моего детства. «Бам-бам-бам.» Напоминая, что ничего уже не исправить. «Бам-бам-бам.» Обещая всегда быть рядом.
В поле зрения попадают знакомые туфли, идеально отутюженные стрелки брюк, и Богдан опускается на корточки, заглядывая в мои глаза.
Я не хочу, чтобы он говорил это. Отказываюсь слушать. И даже часто качаю головой, высказывая свой молчаливый протест. Но он опять всё делает по-своему.
Сковывает мои руки своими ладонями, коротко сжимая, и говорит глухим голосом, лишённым красок:
— Мне очень жаль, Ася. Мне очень-очень жаль. Мне позвонили, когда я уже был на полпути к тебе, куколка. Агриппина скончалась в реанимации около двадцати минут назад.
Он говорит и говорит. Его голос обволакивает меня теплом, тогда как внутри всё покрывается льдом.
Ты хотел, чтобы я была всего лишь куклой, Богдан? Это случилось. Больше я не чувствую ничего.
26. Богдан
Бледная. С тёмными кругами под глазами. В глухом чёрном платье с траурной лентой в волосах.
Маленькая потерянная девочка в начале похоронной процессии.
Сгорбленные плечи. Трясущиеся руки. Дрожащие губы. Еле передвигается. Того и гляди рухнет оземь, не выдержав этого напряжения.
Я наблюдаю за Асей со стороны, пока отдаю распоряжения заместителю по телефону. Нет ни единого шанса, что в ближайшее время я смогу уделять время чему-то или кому-то, кроме неё.
Она не проронила ни слова, ни чёртовой слезинки. Она отказывается есть. И даже не спит всё это время. А я боюсь оставить её одну.
Каким-то чудом мне удалось уговорить её хотя бы на воду. Я убедил её, что, в противном случае, из-за обезвоживания ей просто-напросто не хватит сил проводить бабушку в последний путь. Не знаю, что бы я сделал, если бы она не послушалась.