Я слишком часто терял близких, но абсолютно бессилен ей помочь. Я не могу забрать её боль, хотя, на данный момент, это моё единственное желание.
Я полностью отключаю телефон и быстрым шагом иду по кладбищенской аллее. Огибаю десяток человек, соседей Агриппины, и догоняю Асю, приобнимая её за плечи. Она бросает на меня безразличный взгляд, взгляд, полный пустоты и равнодушия, и, чуть сбиваясь с темпа, продолжает идти вперёд.
Я не смотрю на могилу Маши. Всё это больше не имеет для меня значения. Когда-то имело, или я так думал, но сейчас всё в прошлом. Сейчас единственная причина, по которой я снова ступаю на эту землю, — маленькая женщина с глазами шоколадного цвета, которую нестерпимо хочется спрятать от невзгод этого жестокого мира, которую хочется уберечь ото всех потрясений, защитить от всех бед.
Когда гроб на ремнях опускают в могилу, Ася вздрагивает и подаётся вперёд. Я усиливаю хватку, удерживая её. Мне кажется, что девушка просто рухнет вниз. На гладкое дерево, забитое наглухо. В сырую землю.
— Отпусти, — первое, что я слышу по прошествии двух суток.
Нехотя выпускаю её из хватки рук, но следую за худой сгорбленной фигурой, готовый снова подхватить в любой момент.
Ася не делает глупостей. Бросает охапку цветов на крышку гроба, медленно опускается на корточки, подхватывая пригоршню земли. Я повторяю то же действо и тороплюсь догнать её, стремительно покидающую место захоронения. Но неожиданно Ася падает посреди дорожки, теряя сознание. Остаток расстояния между нами я преодолеваю на особо высоких скоростях и тут же подхватываю её на руки.
Она повисает безвольной куклой, обмякшее уставшее тело не оказывает сопротивления, и я устраиваюсь на заднем сиденье с ней на руках. Уставший от нервного напряжения и стресса мозг нуждается в некотором покое и отдыхе, и я даю ей это время.
Так Ася и сопит на моей груди. Я опускаю лицо в пушистую макушку. И пусть весь чёртов мир подождёт! А лучше сразу отправится в тартарары, где ему самое место.
Лишь прошу водителя тихим ходом двинуться за автобусом, когда приходит время, и устало прикрываю глаза.
Девять дней. Две с половиной недели. Сорок дней.
Всё это время Ася не покидает своей спальни, а я оставляю её максимум на пару часов в день в общей сложности. В это ёмкое время я умудряюсь вести бизнес, проводить переговоры, разруливать сложные ситуации и общаться с ведущими специалистами в области психотерапии по всему миру.
У маленькой сладкой Аси затяжная депрессия, и чем больше проходит этих пугающих дней её безмолвия, тем больше у меня опускаются руки.
Все врачи, как один, твердят о том, что мне необходимо создать вокруг неё тёплую и уютную атмосферу, окружить её любовью и заботой, подарить счастливые эмоции и радостные моменты.
Как я, чёрт возьми, должен всё это провернуть, если сам давно очерствел внутри? Если всё самое лучшее и светлое пробуждала во мне она сама, а теперь я могу лишь обессиленно просиживать штаны в кресле напротив и сжимать безвольное тело ручищами ночами напролёт?
Она словно кукла. Ест и пьёт, когда дают, поворачивается, стоит направить в нужную сторону, молчит и не меняет выражения лица. Пожалуй, всё, что она делает самостоятельно, это, разве что, посещает уборную. Но её угасающих сил хватает только на то, чтобы справить нужду. Трижды в неделю я набираю полную пушистой пены ванну и помогаю ей искупаться.
И меня чертовски не устраивает такое положение вещей! Не потому, что меня тяготит забота о юной жене. Потому, что я скучаю по ней. По очаровательной, дерзкой, прекрасной чертовке, которая прочно обосновалась в моём сердце и разожгла в нём огонь.
В очередной день моего кошмара Ася смотрит на меня пустыми глазами и молчит. Думаю, пришло время отправить её в клинику. Очевидно же, что я не могу ей помочь!
Звонок от лечащего врача Агриппины застаёт меня за мрачной решимостью. Буквально за секунду до моего собственного звонка врачу немного другого профиля.
— Здравствуйте, Богдан Давыдович. Вы так и не сообщили, что делать с лекарством, — напоминает онколог.
— Здравствуйте, да, совершенно выпало из головы. И, честно говоря, нам немного не до этого было…
— Я понимаю, — он мнётся, но спрашивает: — Назад его, как и любое лекарственное средство, не примут. Возможно, вы подумывали о перепродаже или о передаче в благотворительных целях..?
— Кто-то нуждается? — уточняю прямо.
— На днях к нам поступил годовалый мальчик. У родителей нет таких денег, но мы считаем, что этот курс — единственный возможный шанс для ребёнка.
— Я переговорю с женой и дам вам ответ в кратчайшие сроки. — говорю в трубку и прощаюсь.