Поначалу мне было плохо, и я лежала в лёжку. Потом стало чуть лучше, легче, перестали мучить кошмары, но совсем пропал аппетит. Если бы Вадик не пообещал силой оттащить меня в больницу, вряд ли я нашла бы в себе силы начать готовить и есть. А теперь меня душит кашель. То ли дело в аллергии на местные условия, то ли у меня воспаление лёгких, я не знаю. Но чем дальше, тем хуже. Видимо, мне всё-таки придётся обратиться к врачу, хотя бы платно. Конечно, мне хочется максимально сэкономить деньги на будущее, но выхода нет. Если я, конечно, планирую это самое будущее иметь.
Решено, как только Вадим привезёт мне продукты, я напрошусь с ним в город и посещу клинику. Если столько времени Богдан не дал о себе знать, возможно, что и не ищет меня вовсе, поэтому рискнуть стоит. А рисковать здоровьем больше нельзя.
Раздаётся тоненький свист чайника, и я вздрагиваю. Поднимаюсь, поправляя на плечах пушистую шаль. Я постоянно мёрзну. Это последствие температуры или стресса, из которого мне никак не выбраться самостоятельно.
Выкладываю в чашку несколько ложек варенья, заливаю кипятком и согреваю руки, обхватывая тонкий фарфор. Пью мелкими глотками. На короткое мгновение внутри меня разгорается огонь, но тут же гаснет. Я разбита. Целиком и полностью. Кто бы знал, насколько мне тошно! Но я надеюсь, что скоро всё изменится.
Стоит мне улечься поудобнее и накрыться одеялом, оставляя буквально один нос, как раздаётся тихий хлопок, словно распахнулось окно. К сожалению, такое тоже случается в этом доме. Рассохшиеся рамы не выдерживают порывов ветра, и, хотя я проклеила щели клейкой лентой, нет-нет, а окна периодически открываются, пугая меня до невозможности.
Снова поднимаюсь и изучаю комнатушки. Странно, все окна закрыты. Дохожу до входной двери и дёргаю ручку. Дверь поддаётся, в тёмный закуток коридора врывается сырой ветер, и я хлопаю дверью посильнее, запирая засов. Когда я выходила крайний раз? Не помню. Я часто упускаю эти временные условности. Сознательно. В моём новом мире нет времени. Пока нет.
Возвращаюсь к кровати, отмечая новый запах. Мне знакомый. Мои рецепторы остро реагируют на него. Словно в ступоре останавливаюсь и задерживаю дыхание. Пожалуйста, пусть это будет галлюцинация!
Усиленно прислушиваюсь, но вокруг меня абсолютная тишина. Лишь только оглушающий стук моего сердца в ушах. Рот наполняется металлическим привкусом страха. Ладони потеют. Вдоль позвоночника пробегает холодок. Волос касается лёгкое дуновение, вызывая мурашки, что сбегают по шее вниз и рассыпаются под фланелевой рубашкой. Я зажмуриваю глаза, чувствуя жар чужого тела за спиной.
— Попалась, — хрипло говорит Богдан, накрывая ладонями мои плечи. — Наконец я тебя нашёл.
Вырываюсь из его рук, не позволяя обнять, сжать, сковать своими удушающими объятиями, и резко разворачиваюсь к нему лицом, выставляя руку вперёд защитным жестом.
— Не подходи! — прошу тихо. Глупая! Разве ж его остановит!..
Богдан морщится, и я обращаю внимание на его внешность. Сюрприз: вместо привычного нахальства на лице озабоченное выражение, седина коснулась висков, на лбу пролегли глубокие борозды морщин. Он всё тот же уверенный в себе мужчина, но слегка побледневшая, постаревшая версия. Выглядит на троечку.
— Зачем ты приехал, Богдан?
— Я приехал, чтобы забрать тебя домой.
— Я никуда с тобой не поеду! — чеканю я каждое слово, отступая назад. — Ты должен уйти, Богдан. Всё кончено.
— Ты моя жена, Ася, и ты поедешь домой.
— Нет, я буду жить здесь, пока ты не оставишь меня в покое!
— Моя жена не будет жить, — он обводит брезгливым взглядом обветшалый интерьер, — в таких кошмарных условиях. Здесь тебе не место. Посмотри на себя — выглядишь ты болезненно. Я не собираюсь смотреть, как ты мучаешь себя из глупых детских протестов.
— Так разведись со мной, Богдан! — кричу в ответ. — И не мучайся!
В пару размашистых шагов мужчина достигает меня. Его чёрные глаза сверкают от еле сдерживаемого гнева, но он пока в силах удержать себя в руках.
— Я никогда тебя не отпущу, Ася. — говорит он глухо. От его проникновенного голоса веет замогильным холодом.
— У тебя нет другого выхода. Я не вернусь.
Он резко поднимает руку, и мне кажется, что он замахивается для удара. Я делаю шаг назад, упираясь лопатками в стену, сжимаюсь от страха, обвивая себя руками, но муж лишь запускает пятерню в волосы и с силой их оттягивает, словно желает избавиться от головной боли или наваждения.
Однако от его взгляда не скрывается ни ставший для меня привычным жест, ни натянутая на округлившемся животике рубашка, и он кривится. Так, будто ничего более мерзкого в своей жизни и не видывал.