— Убирайся. — говорю ему, поправляя рубашку. — Немедленно.
Богдан хватает меня за руку, сжимая до боли, и притягивает к себе.
— И когда ты собиралась мне рассказать?! Ведь не могла же ты всерьёз рассчитывать, что я не узнаю?!
— Словно тебя интересует, что со мной происходит! — выплёвываю ему в лицо. — Отпусти! Мне больно!
Он действительно отпускает меня. Но стоит так близко, что у меня нет возможности даже отодвинуться от его массивного, напряжённого тела.
— Какой срок? — раздражённо спрашивает у меня муж, и я с особым удовольствием отвечаю:
— Аборт делать уже поздно!
Как будто бы я ему позволила..! Знала ведь, что так и будет! Знала, потому и сбежала. А сейчас такое чувство, словно сердце сжали в кулак. Хочется заорать, чтобы заглушить боль от осознания, что ни я, ни наш ребёнок не нужны этому чёрствому мужлану.
Богдан вдруг устало прикрывает глаза, поджимает губы и выдыхает:
— Поехали домой, Ася. Мне нужно как можно скорее решить… — он резко обрывает себя на полуслове.
Решить — что? Проблему? Ошибку? Недоразумение? Что этот человек собирается сделать с моим ребёнком?
— Что ты собрался решать, Богдан? — тихо спрашиваю у него. — Я не позволю тебе или твоим продажным докторам и пальцем прикоснуться ко мне, не говоря уже о том, чтобы вы навредили моему ребёнку!
Он окидывает меня недобрым взглядом, от которого мороз пробегает по коже, и говорит:
— Никто и пальцем не тронет тебя, кукла. Собирайся, живо!
— Меня? Просто проглотишь окончание фразы?!
Он скрипит зубами, и я разочарованно вздыхаю. Ну как же можно ненавидеть собственное дитя?
— Хорошо. — отрывисто отвечает мужчина. — Никто не причинит вам вреда, а теперь поехали, Ася.
— Я тебе не верю! Мне нужны гарантии!
— Мне плевать, во что ты веришь! Когда ты уже поймёшь, что в этом грёбанном мире нет розовых пушистых единорогов и не всегда бывает так, как тебе хочется? Что всем нам очень часто приходится чем-то жертвовать, чтобы жить относительно спокойной жизнью, чтобы наши близкие жили относительно спокойной жизнью? Тебе пора перестать самой быть ребёнком, девочка моя. Особенно, если ты планируешь родить этого, — поджав коротко губы, муж смотрит горящим взглядом на мой живот, — ребёнка.
Почему-то мне кажется, что новость тревожит его не из-за собственного эгоизма. На одно короткое мгновение меня одолевает сомнение, но какие могут быть сомнения? Это же Богдан! Когда его интересовало что-то, помимо собственного удовольствия?!
— Убирайся! Я никуда с тобой не поеду. Лучше тут умру от холода, голода или пневмонии, но больше никогда не вернусь к тебе!
Глаза Богдана темнеют, лицо искажается от ярости. Я ожидаю любого проявления его безумства, но только не такой реакции. Мужчина делает несколько глубоких вдохов, резко выдыхает весь воздух и приходит в движение. Тянет меня в коридор, набрасывает мне на плечи пальто, ставит передо мной сапоги.
— Обувайся, и поедем. До машины так дойдёшь.
— Никуда я не поеду, — сердито топаю ногой, и он усмехается.
— Ну, как знаешь!
Подхватывает меня на руки, не реагируя на мои колотящие удары кулаками. Правильно, разве же можно до него достучаться? Разве удастся кому-нибудь пробиться через толстую кожу и стальные мускулы этого упрямого барана?!
— Отпусти! Как же мои вещи, Богдан? Ты никогда не думаешь обо мне, тебя абсолютно не заботит, чего хочу я! — он молча выносит меня в ночную прохладу, и я ахаю: — Немедленно вернись! У меня же там деньги… Телефон! Да много чего!
Под мои безостановочные крики и мольбы вернуть меня в дом мы достигаем автомобиля, и Богдан распахивает заднюю дверцу. Подозрительно бережно пропихивает меня в салон, пока я не опомнилась, хлопает дверцей у меня перед носом и блокирует извне. И даже включает обогрев. Так мило, я сейчас расплачусь!
А сам Богдан размашистыми шагами скрывается в доме и появляется минут через двадцать, по моим ощущениям, с моей дорожной сумкой. Устраиваясь за рулём, он ставит сумку на переднее сиденье и поворачивается ко мне, чтобы раздражённо бросить:
— Видишь? Я собрал твоё барахло. Теперь твоя душенька спокойна?
— Нет.
— Придётся успокоиться, — отрезает он. — Тебе же вредно нервничать.
Пока я пытаюсь придумать ответ, он заводит машину и лихо покидает мой гостеприимный двор. Я не хочу признавать поражение. Что же он за человек-то такой, что абсолютно не ставит меня ни во что? Ничего не меняется. Словно и не было этих бесконечных дней разлуки. Он будто и не переживал. Просто заявился, сказал, как будет, и увёз. Никаких тебе “я скучал” или хотя бы просто “я волновался за тебя”. Потому что не скучал и не волновался!