Наконец этот суматошный вечер, а точнее, раннее утро подходит к логическому завершению, и мы держим путь в сторону дома.
Богдан заносит меня в коридор и зажигает свет. На шум спускается Рашида Давыдовна.
— Явилась? — презрительно приветствует меня.
— Я тоже очень рада новой встрече. Не хвораете? — в тон ей отвечаю и спрашиваю у Богдана: — Могу я уже просто пойти спать?
— Конечно, ступай в спальню. — кивает муж. — Распорядиться, чтобы тебе подали еду? Чай? Что-нибудь другое? Есть особые пожелания?
— Я слишком устала, — отмахиваюсь я, но живот громко урчит, оповещая всех присутствующих, что на самом деле я голодна.
— Давай я сам тебе приготовлю, ладно? — тихо говорит Богдан. — Иезекииль сказал, что ты должна хорошо питаться. — и, замечая, что я хочу возразить, добавляет: — Не для себя, Ася. Ты должна думать о сыне.
Я хочу согласиться и даже открываю рот, чтобы поблагодарить его, но на меня налетает Рашида. Женщина залепляет мне звонкую пощёчину и кричит:
— Дрянь! Какая же ты дрянь! Мелкая гадина…
Богдан мгновенно приходит в движение и грубо отталкивает сестру от меня, прикрывая своей спиной.
— Не смей трогать мою жену! Никогда, Рашида, ты меня поняла?
— Ты сошёл с ума, брат! Ты хоть представляешь, что натворил?! Если Хасан…
— Закрой свой рот! — перебивает её Богдан. Ко мне обращается мягко, почти ласково: — Куколка, ступай в спальню. Я принесу тебе чай и придумаю, что перекусить…
— А я считаю, что эта дрянь должна знать…
— Рашида, закрой рот! — кричит Богдан, подталкивая меня в сторону лестницы. — Мне плевать, что ты считаешь!
Я поднимаюсь по ступенькам и сворачиваю в сторону своей комнаты, но меня ждёт сюрприз. Дверь заперта. Может, Богдан имел в виду свою спальню?
Иду прямиком туда. Не хочу разбираться с его тараканами. Сейчас я просто хочу спать. И есть. Наверно. Я слишком устала, чтобы разбираться в требованиях собственного организма.
Даже не включаю свет, на ощупь пробираясь к кровати, откидываю край одеяла, снимаю штаны и рубашку и ложусь в одной тонкой футболке и трусах. Стоит только голове утонуть в подушке, а телу начать согреваться, как глаза слипаются, и я проваливаюсь в сон.
Не знаю, как долго мне удаётся поспать, прежде чем приходит Богдан и будит меня. В полудрёме глотаю чай и кашу, практически не чувствуя вкуса. Блуждаю рассеянным взглядом по комнате, которая за время моего отсутствия изменилась, но мозг отказывается фиксировать эти изменения; прячу взгляд в тарелке, когда Богдан скидывает вещи в бельевую корзину у шкафа.
Мужчина подхватывает поднос с опустевшей тарелкой и отставляет в сторону. И ложится со мной. Как ни в чём не бывало!
— Спокойной ночи, куколка, — шепчет он в мои волосы.
Я молчу. Не могу выдавить ни звука. Все слова застряли в горле огромным комом, который тает и поднимается выше, выливаясь обжигающими потоками слёз.
Потому что его тяжёлая ладонь накрывает мой живот, грубые пальцы бережно оглаживают кожу, порхая почти невесомо, словно он ласкает нашего сына.
29. Богдан
Мне не спится. До самой зари я лежу, не смея шевельнутся. Даже не дышу. Не смыкая глаз, в каком-то заторможенном состоянии смотрю на Асю.
Во сне она расслабилась. Поначалу перевернулась на спину, потом доверительно прижалась ко мне животом, уткнулась головой в плечо да так и проспала всю ночь. И лишь под самое утро беспокойно нахмурилась и, отпрянув от моего тела, отвернулась, обхватывая живот обеими руками. А я тесно прижался сзади, накрывая её руки своими ладонями.
Я старался не думать о том, что произошло по моему недосмотру и чем это чревато. Разве же я смогу это допустить? Разве позволю бездушным ублюдкам навредить им, моей семье?
Нет, конечно. Ни за что. Я давно не сопливый юнец и больше не позволю кому бы то ни было управлять своей жизнью, вторгаться в мой дом и убивать моих близких.
То, что случилось чуть больше восемнадцати лет назад, никогда не повторится. Мой сын родится и будет жить. Здесь, в своём доме. Со своими родителями. А Хасану и его семье давно пора ответить за содеянное. В рамках закона, и никак иначе. Я больше не собираюсь наступать на те же грабли. Я больше не планирую брать грех на душу, там и так довольно темноты.
Ресницы Аси дрожат, и она открывает глаза. Осматривает спальню, претерпевшую некоторые изменения. Её брови удивлённо взмывают вверх, а щёки покрываются румянцем. А повернувшись ко мне, жена смущается окончательно.