— У тебя никогда не было выбора, — смеётся он, и я с особым удовольствием впечатываю кулак ему в лицо.
Нос хрустит под сжатыми пальцами, и я испытываю эйфорию. Наконец-то!
Бью снова. Снова. И снова. Пока меня не оттаскивают парни в чёрном, бесшумно проникнувшие на территорию ресторана.
— Достаточно, Богдан Давыдович, — аккуратно сжимает моё плечо Виктор Иванович Николаев, сотрудник Госнаркоконтроля, на которого я сделал ставку в этой партии. И не прогадал. — Дальше мы сами. Сможете не поднимать шумиху и придумать благовидный предлог для отлучки гражданина Хасанова? Нам нужно пару часов.
— Не знаю, насколько получится их убедить, но есть одна мысль. — киваю я.
Бросаю свой, надеюсь, последний взгляд на Габбаса и сплёвываю ему под ноги:
— Предупреждал же, не смей лезть к моей семье. Сдохнешь теперь в тюрьме, если, конечно, доживёшь до суда.
Но он лишь смеётся разбитыми губами:
— Я, может, и сдохну в тюрьме. Да только ты подыхать будешь в одиночестве!
Габбаса бесшумно отводят в сторону. Я жду, пока люди в масках не скроются в темноте и тороплюсь вернуться в зал.
Компанию Хасана намеренно обхожу стороной. Сейчас главное — найти Асю. Убедиться, что она в порядке и в безопасности. Увезти её отсюда как можно скорее.
Взглядом отыскиваю красное платье и следую за ним. А оно удаляется… за Русланом. Что задумал Самойлов? Зачем ведёт её в отдельный кабинет?
Пока преодолеваю пространство просторного зала, заставленного столами, и толпу гостей этого пафосного мероприятия, проходит минуты две от силы.
Минуты, которые стоят куда дороже в системе моих новых ценностей.
Ведь врываясь в кабинет, я слышу то, о чём мечтал бы никогда не слышать.
— Асенька, ну ты же в курсе, что Богдан всю жизнь любил только одну женщину?
— Кого? — её голос дрожит, когда она переводит взгляд на меня.
Не знаю, что Самойлов успел наплести ей уже, но куколка на грани. Еле держится на ногах.
— Лучше заткнись! — говорю ублюдку и перевожу взгляд на девушку. — Ася, поехали домой.
Жестом фокусника Руслан достаёт из внутреннего кармана пиджака старые фотокарточки.
Мне не нужно присматриваться внимательнее. Я помню каждую из них.
Мужчина ухмыляется и протягивает фотографии моей жене.
— Ты ведь знаешь, кто это, не так ли?
Асины руки дрожат. По лицу торопливо сбегают слёзы, когда она внимательно разглядывает картинки моего прошлого. Раньше я думал — счастливого. Сейчас оно ровным счётом не значит ничего. Кроме грёбанных проблем.
— Скажи, Асенька, что ты видишь? — откровенно насмехается над ситуацией Рус.
— Это… моя мать, — шепчет Ася. Смотрит ошарашенно во все глаза на меня. Она всё ещё не верит. Не хочет верить. — Это правда, Богдан? Скажи мне, чёрт тебя дери, это правда?!
2002 год.
Под косыми струями дождя так легко спрятать свою боль, свои слёзы.
Покорёженный металл. Примятая трава. Кровь, впитывающаяся в землю со скоростью света. Ор младенца, выводящий меня из себя. Жуткие хрипы, с которыми моя любовь пытается что-то до меня донести. Нечто важное. То, что я должен узнать, по её мнению.
Я уверен, что она хочет рассказать мне правду. Что с ней случилось, что произошло. Причину, по которой она стала женой другого человека. Не дождалась меня.
— Богдан, — наконец выговаривает Маша. — Пожалуйста…
Она закашливается кровью.
Пожалуйста — что? Простить? Понять? Отпустить? Я готов сказать всё, лишь бы свои последние мгновения Маша Миронова не истязала себя.
— Спаси… — шепчет она. — Её… Ася… должна… жить…
Что?! Мне нет дела до этого орущего свёртка. Это самое последнее, что меня заботит в этой ситуации!
— Помнишь, — предпринимает новую попытку поговорить моя бывшая девушка. — Ты обещал мне. Обещал… всё, что я попрошу. Помнишь?
Сдавленно киваю. Я обещал ей сына. Или дочь. А не то, что стану спасать Дубравинское отребье!
— Сейчас я прошу, Богдан… Спаси Асю. Спаси. Умоляю тебя.
Слёзы смешиваются с кровью и смываются дождём.
— Ты сможешь полюбить её, представить, что она твоя… — в бреду шепчет Маша.
Я глотаю горечь. Разве она не понимает, о чём просит? Разве можно полюбить… это?! Да не будет такого никогда! Но я лишь киваю умирающей женщине. Когда всё закончится, будет уже неважно. Больше никогда ничего не сможет стать важным.
— Обещай мне, Богдан. — предсмертная агония сжигает последние силы. Я вижу, чувствую, как Маша Миронова угасает. — Обещай, что позаботишься о моей девочке. Пожалуйста, Богдан. Если ты меня когда-либо любил, обещай! Она самое ценное, что у меня есть. И ты должен её сберечь. Ради меня. Спаси, я прошу тебя. Чего бы тебе это ни стоило. Спаси Асю. Ты сможешь её полюбить. Она сможет стать тебе дочерью. Моей и твоей. Пожалуйста, Богдан… Спаси… Пожалуйста…