Гарретт шагал впереди, прокладывая путь сквозь толпу студентов, я протискивалась за ним и вдруг увидела ее. Я заметила ее приближение, но, даже догадываясь, что сейчас произойдет, не смогла бы ничего предотвратить. Бледная девушка в белом платье быстро направлялась к нам, попутно махая рукой знакомым. Она налетела на меня, как машина, мчащаяся на огромной скорости, — поразительная сила крылась в этой девушке-подростке, — обрушилась на меня сбоку, едва не сбив с ног. Я споткнулась на высоких каблуках и резко качнулась вперед.
По инерции проделала еще два-три шага. Гарретт протянул руку, схватил меня за локоть. Ему почти удалось вернуть мне равновесие, но было слишком поздно. Я упала на колени прямо перед розовыми балетными тапочками девушки, которая рассыпалась в извинениях, толком не поняв, что случилось.
С пола окружающая меня толпа казалась чудовищной — тропические птицы, дикие и голодные. Я никак не могла подняться, пока Гарретт не взял меня за руку и не поставил на ноги. Бледная девушка («Ой, господи боже мой, извините меня, пожалуйста, что я за дурра!») принялась отряхивать рукой на мне юбку.
— Спасибо, — сказала я обоим, когда снова приняла вертикальное положение.
Я посмотрела вниз. Колготки порвались, на обеих коленках кожа была содрана, длинные кровавые ручейки уже стекали к икрам.
— Миссис Сеймор! — запричитал Гарретт, с ужасом глядя на кровь. — Боже мой!
— Боже мой, боже мой, — вторила ему девица.
Если честно, боли я пока не чувствовала, наверное, раны были поверхностные. Оттого и крови так много. Уж это мне известно. Много лет врачевала подобные ссадины. Уверенным тоном объявила, что ничего страшного не произошло, надо только побыстрее добыть бумажные полотенца.
Действительно, ничего страшного не случилось.
Меня отправил в нокаут дух весны, который продолжал свой разноголосый галдеж, нисколько не огорчившись из-за инцидента. Они точно так же галдели бы, если бы невзначай убили меня, подумалось мне.
Я почистилась в дамской комнате, мокрым бумажным полотенцем остановила кровотечение, выкинула в мусорный ящик колготки (по счастью, на улице было тепло, и я вполне могла без них обойтись) и пошла к себе в кабинет. Гарретт стоял перед дверью, читая стихотворение («Вороньей приманкой лежали кишки…»).
— Миссис Сеймор! — спросил он — Как вы? Я…
— Со мной все в порядке, — ответила я. — В самом деле. Я прекрасно себя чувствую.
Он посмотрел на мои колени.
Кровотечение остановилось, но левое колено зияло ярко-розовым, лишенным кожи пятном, а на правом уже образовалась корка. Он поморщился.
Я отперла дверь, и мы вошли. Сели друг напротив друга.
— Послушай, Гарретт, я хотела потолковать о твоих планах. О поступлении на военную службу. Я просто интересуюсь, может, еще не поздно отказаться? То есть я имею в виду, ты действительно все обдумал? Может, сначала лучше закончить колледж, а уж потом, если желание не пропадет, пойти во флот? Пусть даже после войны, если предположить что она когда-нибудь закончится?
— Отказываться поздно, — сказал Гарретт. Он улыбался. — Так приятно, что вы беспокоитесь. Но уже правда слишком поздно. К тому же я по-настоящему счастлив. Я абсолютно уверен: это именно то, чем я хочу заниматься.
На Гарретте была серая футболка с тянувшимися через всю грудь словами «Морской флот», начертанными, как мне показалось, девичьим почерком, совершенно несовместимым со смыслом надписи. Футболка — новенькая, немнущаяся, могла, наверное, стоять сама по себе. До сегодняшнего дня ее явно никто не носил, не стирал, не клал в сушилку. Плечи Гарретта выглядели в ней узкими и костлявыми, и я вспомнила, как он прижимался к моей юбке, как промочил мне слезами блузку, как его ободранные коленки запачкали кровью нас обоих.
— Ох, Гарретт, Гарретт, — сказала я, но он только улыбался.
— Извините, миссис Сеймор, но мне пора на занятия.
Я встала выпустить его. Приоткрыв дверь на какой-нибудь дюйм и впуская в образовавшуюся щель свет из коридора, я уже знала, кто там стоит.
Аромат, флюиды, тень. Брем.
Он скрестил руки на груди и сказал:
— Привет, миссис Сеймор! Вот, читал ваше стихотворение. Эй, Гарретт! Беги скорей, не то опоздаешь!
Брем увидел мои колени:
— Что, черт возьми, с тобой случилось?
— Он мне не нравится. Не хочу, чтобы ты оставалась с ним в кабинете наедине, — заявил Брем после ужина у меня в квартире.
Китайская кухня. Еду я купила по дороге с работы. Брем, как и Джон, любил бифштекс по-монгольски. Себе я взяла жареную курицу с рисом. Света мы не зажигали. На улице еще не стемнело, но сплошной стеной валил дождь со снегом. Во второй половине дня ветер принес с запада ледяные пурпурные тучи — прощальное возвращение зимы, — температура резко упала, и начался дождь с ледяной крупой. В сумраке лицо Брема лишилось черт, только посверкивали глаза и зубы.