— Что?
— Ничего. Просто сказал ему, если он еще тебя побеспокоит, у него будут неприятности.
— Господи, Брем! — Я зажала рот ладонью. Сердце пропустило удар, и меня бросило в холодный пот. Ледяная капля поползла по спине вдоль позвоночника.
— Ты не должен был говорить с Гарреттом! Я…
— Это — наше с ним дело, — отрезал он, разумеется проехав нужный поворот. — Это не обсуждается. Считай, что я ставлю тебя в известность.
Я уставилась на свои колени. Руки лежали на них, расслабленные и бессильные, словно необязательные части тела, способные соскользнуть и потеряться. Кровь стучала в висках, в мозгу тупо билась назойливая фраза («Это было, было, было»), я собралась высказаться, но в это время Брем огляделся и присвистнул:
— Где мы, черт возьми? Проклятье! Мы что, проехали поворот?
Мне удалось объяснить, что да, проехали, и на следующем повороте надо развернуться и ехать назад.
Движение почти замерло — по полосе тащился один-единственный грузовик, который Брем легко обогнал. Я заметила рисунок на кузове — двое рабочих и грузовик. За рулем сидел молодой парень и то ли напевал себе под нос, то ли сам с собой разговаривал. Мне вдруг отчетливо представился Чад.
На фотографии, в бейсбольной форме.
Ему одиннадцать. Он, взъерошенный и полный энтузиазма, не мигая, смотрит в объектив.
Стук в голове поутих, вернее, стал более монотонным.
Так же монотонно звучал голос маленького Чада: «Ма, ма, ма».
По дороге домой я вспомнила — магнитофон.
Я бы никогда не положила его под кровать и не стала бы проверять, положил ли его Джон.
С востока надвигалась тяжелая черно-синяя туча. Она закрыла небо и пролилась сильным дождем. Дворники со скрипом и всхлипами сгоняли с ветрового стекла потоки воды. Я въехала на подъездную дорожку, выключила мотор и замерла, пытаясь подготовиться — к дождю, к своему дому, к Джону.
Нет, не может быть, подумала я.
Не могло его быть под кроватью.
Конечно же после нашей ссоры Джон вернул его в магазин. Или убрал подальше.
Но даже если… Если даже он положил его под кровать и включил утром, лента все равно закончилась бы задолго до того, как мы с Бремом добрались до постели.
А если все же он там лежал? И все было записано?
Услышал Джон, что хотел?
Как меня трахает другой мужик.
И как насчет: «Детка, я хочу, чтобы ты ушла от этого долбаного типа. Ты должна быть моей».
Как насчет этого?
Что, если все это записалось?
Помню, как в четверг на занятиях, когда мы обсуждали финал «Гамлета», руку подняла Бетани Стаут:
— Миссис Сеймор, а вот когда Гамлета похищают пираты, разве это не deus ex machina? Я имею в виду — это отличный пример искусственной, нелогичной развязки… — И она сделала движение руками, как будто подбрасывала монетку, словно заключала пари с Шекспиром. — И можно мне выйти?
Что, интересно, она делала весь семестр?
Deus ex machina — чудесный избавитель или неожиданная развязка. Звучит смешно.
Вопрос задала та же девочка, которая раньше интересовалась, почему нельзя разбирать более современный перевод пьесы.
Я протянула руки, будто пытаясь схватить то, что она подбрасывала в воздух, но тут влез Тодд Рилей:
— А это еще кто такой — Деус Эксмахин?
Бетани села на место и ответила:
— Это значит «Бог или спаситель из машины». — Несмотря на слишком вольный перевод, ей удалось объяснить данную литературную концепцию намного лучше и проще меня.
Нет.
Машины во дворе не было.
Но пусть бы и была. Я уже собралась с духом. Войти. Увидеть Джона. И объяснить ему так же доступно, как Бетани Стаут на уроке, что именно с нами произошло и почему это надо остановить. Я уже приготовилась вылезти из машины, подняться по ступенькам, сесть рядом с Джоном и начать разговор. Но дождь так барабанил по крыше и по дороге, словно мимо меня с диким шумом несся табун испуганных оленей, взрыхляя почву под ногами и искажая привычный пейзаж. Я еще довольно долго сидела за рулем, слушая дождь, и могла бы сидеть так много минут или часов, глядя за стекло и прислушиваясь к чечетке капель. Наконец я выбралась наружу, пробежала под дождем и вся мокрая ступила на крыльцо. В дверях стоял Джон.
Я увидела, что он плачет.
— Ты что, всю ночь собиралась сидеть в этой чертовой машине, Шерри? Ты боялась прийти домой и поговорить со мной?
— Как ты могла, Шерри? Как ты могла так врать? Как могла привести сюда чужого мужика? И трахаться с ним в нашей постели?
— Что? — выдавила я.
Я медленно опустила сумку на пол. С меня уже натекла дождевая лужа, с платья и волос капало на пол. Джон стоял, прижав к груди кулаки, как боксер, готовый нанести удар. Я отступила назад.