— Да. Я его мама.
Я почувствовала перебой в сердце, затем оно снова забилось равномерно. Я открыла рот:
— О-о.
Женщина со скрежетом распахнула стеклянную дверь, и я смогла рассмотреть ее получше. Да, это было лицо Брема — его женский вариант. Более старое, но с его глубоко посаженными глазами, бровями, строением лица. Она была одета в белое платье. Глаза темные, но не подозрительные. Может, я ошиблась, но она выглядела приятно удивленной. Интересно, ей известно, что Брем утверждал, что его мать умерла. (Зачем он говорил, что она умерла?) Мне удалось наконец произнести:
— Вы не знаете, где он?
Она улыбнулась и покачала головой:
— Нет, милая. Уверена, что нет.
— Его нет дома?
— Нет. Дома его нет.
— А как же машина? — Я кивнула на «тандерберд».
— Ну да. Машина здесь, и все вещи тоже, и это, конечно, странно. Он слова не сказал со вчерашнего дня. Должно быть, я была в магазине, когда он приехал. Амелия с ума сходит. Он ведь вчера вечером должен был забрать детей. А так ей пришлось вызывать няню.
Я отступила на шаг, извинилась за беспокойство, сказала, что работаю с Бремом в колледже, что…
— Ладно. Если увидитесь с ним, скажите, что мы волнуемся. Пора бы уже ему объявиться.
— Мальчишки, — покачала она головой. — Никогда не взрослеют?
И снова улыбнулась. Я попыталась улыбнуться в ответ.
Когда Чад залезал в машину, от него пахло солнцем и травой. Он вздохнул, сел рядом. Стянул майку и вытер ею лицо. Наклонился вперед, и я увидела у него на спине длинную царапину. Наверное, поранился о ветку или грабли. Или какой-нибудь другой садовый инструмент.
— Как ты, Чад? Как похмелье?
— Лучше. Вышло потом.
По дороге домой он рассказал мне, как прошел день. Сажали живую изгородь вокруг загородного клуба. Стригли газоны на окраине городка. Фред по сравнению с прошлым летом стал еще более странным, хотя и тогда он все время разговаривал сам с собой, а иногда, сидя в кабине грузовичка, перевозившем оборудование, принимался кричать.
— Сегодня допытывался, верю ли я в то, что людей похищают инопланетяне.
— Ну и что ты ему ответил?
— Я сказал: определенно, нет. И не спросил, почему это его занимает.
— Правильно.
— На завтра у него нет для меня работы. Они еще не включили меня в график. Можем поехать к дедушке.
— Отлично, Чад. Завтра и поедем.
— Конечно, хорошо.
Машина с Чадом в качестве пассажира, казалось, ехала легче.
Машина, наполненная весной и зеленью.
Мы подъехали к дому, и я увидела, что сирень все еще бурно цветет, еще даже не все бутоны раскрылись. Ветки мерцали слабым светом — лиловые, пышные, пахучие.
Долго эта красота не продлится — два-три дня, не больше, но сегодня был пик цветения.
В зарослях бордюрного кустарника Куйо все еще возился с чем-то, колотя лапой по сорнякам. Он болтался тут с утра. Или убегал и вернулся? Чад вылез из машины и свистнул Куйо, но тот его проигнорировал.
По дороге мы говорили с Чадом о книгах, кино, Калифорнии, погоде, дедушкиной депрессии и транспорте. Под конец я спросила об Офелии:
— Что она за человек?
— Ты ведь ее видела.
— Вот именно — только видела. Я же с ней не разговаривала.
— Она классная. Любит читать. Играет в теннис.
Ноги… Точно, у нее крепкие ноги спортсменки.
— Чем занимаются ее родители?
— Отец покончил с собой, когда ей было четыре года. Мать — ассистент зубного врача. Отчим — полицейский.
— Ее отец покончил с собой?
Я посмотрела ему в лицо.
Красивый сильный подбородок и мягкий, изящный овал лица — ни мой, ни Джона. Он повернулся ко мне, и по его глазам я поняла: он в нее влюблен. Вот так. Простая девушка, пережившая трагедию. Она читает книги и играет в теннис. У нее отличные зубы дочери ассистента зубного врача (хотя я и не помнила, как они выглядят).
Чад отвернулся и сказал:
— Да. Он застрелился. Бах, и все.
Он приставил палец к виску, и мои руки непроизвольно сжали руль. Роб, ружье, отель в Хьюстоне. Рассказывал кто-нибудь Чаду, как погиб мой брат?
Я — нет.
Может, Джон?
Шутил бы он так, если бы знал?
— Как ей удалось пережить это? — сказала я, пытаясь совладать с голосом. — Она не…
— Нет. — Он произнес это с вызовом, как будто я обидела его вопросом. — Нет, — повторил он. — Определенно, нет.
— Значит, она счастлива? Она веселая девушка?
— О нет, мама. — На этот раз он громко рассмеялся. — Она совсем не веселая девушка.
Опять сарказм в голосе. Я задала ему глупый вопрос, не спорю. Но ведь он понял, что за ним стоит. И не пожелал дать мне ответ, которого я ждала. Что его девушка — разумный и надежный человек. Вместо этого он сказал: