С огорченным и озабоченным видом Валентин Петрович потирает перистый зеленый палец хавеи. Внутри Иды сама собой просыпается настороженность, но все в порядке. Директор не вредит.
– Так-то, на самом-то деле, и от отзывов от этих… Ни жарко ни холодно. Финансирование сокращают который год уже. А народу все меньше ходит. Ты же видишь.
Конечно, Ида видит. Она в оранжерее каждый день. Ей совсем не интересно наблюдать за посетителями, но трудно не заметить, что в этом году их меньше, чем в предыдущем, а в предыдущем было меньше, чем еще год назад. Другое живое интересует их все слабее – живое вообще. Людей вообще. Все слабее.
Но внутри Иды от этого ничего не меняется. До тех пор, пока она может быть в оранжерее, может заботиться о растениях, ей все равно, будет ли кто-то приходить сюда.
Перебирая луковицы нарциссов, она вновь прислушивается. Валентин Петрович еще немного повздыхал и теперь ретируется к себе в кабинет в административном корпусе. Ида думает, что он не сделает ей ничего плохого, – точнее, слышит это: дыхание сотен и сотен зеленых листьев, их слабое движение говорит ей, что это так. Инвалидная квота, да. Но еще он понимает: оранжерее нужна именно такая, как она, – нужна она. Валентин Петрович совсем не похож на Иду, но и он в состоянии оценить ее великую сосредоточенность, то, как она погружена в зеленую жизнь, как хорошо угадывает болезнь и гниль и как быстро может вылечить; ее странную связь с семенами и побегами, клубнями и черешками, и листвой, и цветками, и корнями. Поэтому Ида – но она никогда не пользуется этим – знает, что ее не накажут.
Другое живое вокруг слегка колышется, дышит покойно, льнет к ней – подтверждает.
Зимой люди ходят каждый день. Они говорят: в оранжерее так спокойно, так тихо. А зимой еще и тепло, и можно увидеть зеленое – поэтому и ходят. Летом зеленое можно увидеть где угодно. И людей нет.
На самом деле в оранжерее никогда не спокойно. Здесь постоянно происходит что-то. Ведь живое не замирает ни на минуту, думает Ида, вперевалку припрыгивая по центральному проходу с мягкой тряпочкой и пульверизатором. В этом же и есть смысл его, живого: не прекращать. Широкие и узкие пластины листьев увлажняют воздух, насыщая его водными парами, – транспирация. Ида работает в оранжерее долго, и у нее всегда мягкая кожа. Проходя мимо, она касается кончиками пальцев тех веток и листьев, что нависают низко. Пальцы ее тонки и чутки.
В полдень появляется группа детей с двумя женщинами. Это немного странно: Ида не уверена, но разве сейчас не каникулы? Все эти дети должны быть где-то в других местах, причинять вред и портить что-то другое. Она настораживается заранее, напрягает спину, сидя в своем уголке и протирая широкие листья монстеры. Но дети ведут себя смирно. Возможно, боятся взрослых. Одна из женщин рассказывает им про растения, и несколько девочек даже слушают.
– Помните, что мы с вами обсуждали? Днем происходит фотосинтез. За счет него растения питаются. А ночью – дыхание, потому что растениям нужно дышать, как и нам.
Кто любит говорить, регулярно говорит или глупость, или неправду. Ида поджимает губу и молча поправляет женщину. Растения дышат круглые сутки, но ночью дыхание активнее: днем они держат устьица закрытыми, чтобы не терять влагу. Другое живое умеет любить то, что вокруг него, умеет сделать так, чтобы ничего не портить, не причинять вред, – поэтому кто-то дышит днем, а кто-то ночью; поэтому все ее подопечные прекрасно себя чувствуют в этом маленьком тесном оазисе под стеклом. Если бы сюда набилось столько же людей, думает Ида, они не протянули бы и пары суток. Они не любят, не умеют, не слушают и не чувствуют ничего. Они перекалечили бы друг друга, сначала лаялись бы, потом начали грызться, потом оттеснили бы тех, кто слабее, или ранили бы, или убили.
Если бы все растения оранжереи разом задышали в полную мощь – а ведь растение дышит всеми своими частями, дышат и листья его, и стебли, и корни, и даже отделившиеся семена, – уже через полчаса концентрация кислорода под сводом упала бы настолько, что здесь стало бы вредно находиться. И тогда растения, конечно же, прекратили бы, потому что интенсивность их дыхания зависит от газового состава среды, потому что они не враги ни себе, ни другим.
Ида здесь немного неправа, но лишь кое в чем. А кое-что она знает, как узнаёт и многое другое, когда касается коры и ведет пальцами по длинным светлым черешкам, когда вслушивается в незаметное, почти ненастоящее шевеление зеленой лиственной массы по бокам, над головой, на уровне пояса. Если все растения оранжереи задышат так интенсивно, как только могут, через полчаса ей начнет недоставать кислорода. Возможно, придется присесть. Закружится голова, собственное дыхание сделается частым, неглубоким. У нее здоровое сердце, и она не курит, но еще через полчаса уже точно потеряет сознание. А еще через полчаса уже вполне можно ждать…