Сигюн краснеет, заливаясь пунцовым румянцем. Это настолько неожиданно, настолько бьет по голове обухом, что в горле разом пересыхает. Она старательно отводит взгляд, смущаясь еще больше от того, что у нее даже нет возможности спасительно отклонить голову от пристального взгляда с тонной ожидания. Отчего такая внезапная просьба? Почему именно сейчас?.. Почему все десять лет его не волновал этот вопрос? А почему, она, в самом деле, ни разу не пыталась назвать его по имени даже в мыслях, хотя он с самого начала относился к ней фамильярно?.. Сигюн всегда считала это разделением социального положения. Изначально видела в нем, в первую очередь, царя Йотунхейма. Она выходила замуж за царя Йотунхейма, она старалась быть идеальной женой для царя Йотунхейма, она старалась стать достойной царицей для царя Йотунхейма. Но ведь она полюбила его не за регалию, не за статус. И теперь Сигюн не уверена, что все эти десять лет вела себя правильно. Она комкает губы, почти кусая их до крови в заходящемся волнении, доводящем ее почти до истерики.
— Л-локи…
Ее голос настолько тихий, что ясны лишь общие звуковые очертания. Но даже от этого холодное сердце предательски пропускает удар.
— Еще раз. Я не расслышал.
— Локи… — На этот раз она чуть громче, но этого все еще недостаточно.
— Громче!
Сигюн внезапно обеими руками хватается за руку, удерживающую ее лицо, пылающее в алом стыде с оттенком негодования. Она порывисто дергает ее вниз.
— Перестаньте! Зачем вы издеваетесь надо мной?..
Локи вопросительно изгибает бровь, только секундой позже обнаруживая губы изогнувшимися в едкой, крайне довольной ухмылке. Он глухо посмеивается.
— Одно лишь мое имя доводит тебя до такого состояния. Подумать только!
— П-просто это слишком внезапно… Вы никогда раньше не…
— «Ты», — неожиданно поправляет он.
Ее забавное личико искажается в мольбе прекратить эту ужасно неловкую ситуацию. Но… нет.
— Впредь зови меня по имени и обращайся ко мне на «ты». Пора уже перешагнуть эту ступень официоза. Все вокруг думают, что я посадил тебя на цепь и держу за зверушку.
— Никто так не думает, — упирается Сигюн, но вызывает в нем никаких изменений. — Так сразу… это…
— Тебя гнетет от мысли, что придется обращаться ко мне фамильярно? — Локи с вызовом вздергивает брови. В нем поселяется какое-то ревнивое раздражение.
— Нет! Конечно, нет… — Сигюн самовольно попадает в капкан его алых глаз, только больше тушуясь. — Я просто обескуражена, и… — Она нервно заправляет прядь за ухо, пряча взгляд на кромке его мехового жилета. — Для меня это сложно. Вот так переменить к вам… к тебе, — она вновь теребит многострадальную прядь, — свое отношение, — она неловко вновь устанавливает с ним контакт взоров. — Могу я начать выполнять вашу… твою просьбу по возвращению в Йотунхейм? Если я буду пытаться сейчас, то стану лишь только краснеть и запинаться, — Сигюн заканчивает на шумном выдохе: — Как сейчас.
Боги. Одной простой просьбой он, кажется, сломал ее. Это… забавно.
— Идет, дорогая. Это разумное решение, — Локи наклоняется к чуть вздрогнувшему личику и едва касается губами красного ушка. Он говорит, бросает плутовскую насмешку: — А теперь успокойся и улыбнись. А то ты сейчас хлопнешься в обморок или умрешь от разрыва сердца.
— И кто в этом виноват?..
Ее невинное обвинение заставляет его рассмеяться. Действительно.
Утгард
— Заморожу! — двойная рычащая угроза вызывает заливистый смех детворы, бросившейся врассыпную.
Сигюн взволнованно приподнимается с места и строго прикрикивает:
— Нарви! Вали! Сколько раз вам говорить: не снимать ванахеймскую личину в Асгарде!
Двое мальчишек прижимают голову к шее, останавливая погоню, и в унисон отзываются нараспев:
— Прости-и-и!..
Маленькие йотуны в ту же секунду обращают синюю кожу в безопасную для их игровых компаньонов. Сигюн вымученно выдыхает, складывая на груди руки, и поворачивается.
— И почему ты ничего не говоришь по этому поводу?
Локи чуть-чуть не доносит чашку до рта, так и оставляя ее навесу.
— Потому что, сколько им не говори, они все равно сделают по-своему? Ты же это прекрасно знаешь, милая. Это мои дети.
Тор заходится громогласным смехом, а Сиф понимающе сжимает ладонь понуро опустившейся рядом с мужем Сигюн. Царица Асгарда сама едва справляется с двумя сорванцами и одной воительницей. Но те хотя бы грезят битвами, как отец. А вот йотунхеймские близнецы грезят лишь шалостями.
— Не представляю даже, как ты справляешь с «двумя Локи», — качает головой отсмеявшийся Тор. — С ним и одним в детстве было тяжело совладать.
Локи вопросительно приподнимает бровь.
— Что? Напомнить тебе твои любимые игры с ножами?
— Напомнить тебе, как ты каждый раз бежал жаловаться матери? — саркастично смеется Локи.
Сигюн прерывает начиняющуюся баталию:
— Боюсь, Тор, сложнее всего приходится йотунам. Особенно старейшинам, которых дети избрали для всех своих шалостей. И у меня даже есть подозрения с чьей подачи, — она искоса бросает взгляд на мужа, предельно делающего вид, что он тут совсем не при чем.
— Эх, дети — это, конечно, прекрасно. Но ты придумал уже, как назовешь столицу? — спрашивает Тор, кивая на палку замороженного сока в руках. — Мне уже вечером торговый договор подписывать.
— Как раз вчера остановился на конечном варианте, — тянет Локи, отставляя чашку чая на столик.
— И?
— Утгард. Хорошо звучит и запоминается. К тому же, уже некоторое время ходит у йотунов на устах.
— Так слухи не просто так были, — хмыкает Тор.
— Слухи? — удивляется Локи.
— Некоторые торговцы величают тебе «Утгарда-Локи», не слышал?
— Какая вопиющая безвкусица, — хмурится он.
— А, по-моему, все вполне закономерно, — подает голос Сигюн. — Разве это не признак того, что тебя и твою модернизацию Йотунхейма поддерживают на междумировой арене?
— Ну, если смотреть с этой стороны, — Локи усмехается.
Действительно. Начавшаяся «оцивилизация» мира ледяных великанов путем многовековых трудов над культурой народа, сельским хозяйством, зодчеством, ремесленным делом и в итоге — междумировой торговлей перерастает в создание целого города, вобравшего в себя всех йотунов со всех крайних районов планеты. Утгард становится центром Йотунхейма с его Локихеймом на манер Асгарда с его Гладсхеймом. Процветающим городом, который по праву в некоторых мирах именуют «столицей». Локи проделывает огромную работу, и ему воздается сполна. Мертвый ранее мир встает на одну ступень с Альвхеймом, Ванахеймом и Асгардом. И у царской четы больше не находится другого выхода, не иначе как дать совету старейшин то, что они так требовательно от них добивались. На их же беду.
***
— Я даже рада, что мы наконец вернулись в наши вечные льды, — проговаривает Сигюн по возвращению в Йотунхейм, опираясь на ледяные перила ледяного дворца и взирая на ледяной, какой-то даже стеклянный город. Город и мир, ставшие совершенно родными. Уже неотделимыми от нее полностью.
Локи кривит губы в улыбке, подзывая жену к себе, и Сигюн проворно усаживается к нему на колени. Он с хитрецой тихо шепчет, целуя ее в губы:
— Это лучшее, что я мог услышать от ванийки.
— Отец! Мама!
Локи резко разрывает поцелуй с гневной гримасой, и близнецы, дружно вскрикнув, тут же резво дают деру из родительской спальни. Он рычит на уставшем выдохе, заставляя Сигюн рассмеяться. Она с поцелуем утыкается ему в щеку и задает вопрос:
— Как думаешь, сколько еще мы вот так сможем мирно сосуществовать без их каверзных проделок?
— Можем просто не обращать внимания на крики прислуги, — предлагает он.
— Но есть же период нарастания энергии… — шепчет Сигюн ему на ухо. — Точка невозврата…
— Точка невозврата есть всегда, милая, — сладко улыбается Локи. — Имя ей «Конец».