Он повторил ее же собственные слова, произнесенные накануне ночью, и губы Прю чуть скривились:
— Меня заботит вовсе не это, мистер Шапель. Занавески в моей комнате раздвинуты. Мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали из-за меня.
Пострадал из-за нее? Она едва могла говорить от боли и тем не менее беспокоилась о нем! Помоги ему Боже, но доброта этой женщины проникала прямо под кожу, подобно острой игле.
— Поставьте меня на пол, — слабым голосом скомандовала Прю. — Я могу добраться до постели и сама.
Шапель нахмурился и приоткрыл дверь.
— Не говорите глупостей.
Она пыталась сопротивляться, словно воробышек в когтях у льва.
— Шапель, прошу вас!
То отчаяние, с которым она произнесла его имя, остановило его. Дело явно было не только в его безопасности — она хотела войти в комнату самостоятельно, держась на ногах и превозмогая боль.
Почему? Что с ней? Это падение не случилось просто так, но было чем-то вызвано, и это «что-то» пробуждало в Прю бессильную ярость.
Что ж, Шапель вполне мог понять ее чувства. Медленно, осторожно он опустил девушку на пол, придерживая за плечи до тех пор, пока не убедился, что она в состоянии держаться на ногах. Прю все еще не могла разогнуть спину, но стояла твердо.
— Не хотите ли, чтобы я позвал кого-нибудь из слуг?
Он хотел спросить о причинах ее недомогания, но все-таки не стал. В конце концов, его это не касалось, и скорее всего сама Прю не желала делиться переживаниями с кем бы то ни было. Черт побери, да он сам не хотел этого знать! Ясно, что падение каким-то образом связано с ее поисками Грааля, ведь Прю говорила, что на них ее толкнуло отчаяние. И Шапель не хотел думать, чем оно вызвано, ибо в любом случае не смог бы помочь.
— Ну вот, теперь со мной все будет в порядке. Благодарю вас.
Столько уязвимости было в ее взгляде, что Шапель просто кивнул в ответ, наблюдая, как она медленно, с усилием повернулась к нему спиной и открыта дубовую дверь. Волна жара ударила в лицо, словно сам дневной свет негодовал против его присутствия в своих владениях. Шапель тут же отпрянул назад в тень. Прю же, едва оказавшись в своем святилище, начисто о нем забыла и закрыла за собой дверь.
И Шапель остался в одиночестве. Он не спеша выпрямился и вернулся во мрак своей спальни, чувствуя покалывание по всему телу и тревогу в сердце за эту странную молодую женщину, привлекавшую его как пламя мотылька — и в то же время далекую и недоступную, как солнце.
Лауданум, который приняла Прю, чтобы облегчить боль, помог проспать остаток дня. Кэролайн настояла, чтобы Прю пообедала у себя в комнате и оставалась в постели, хотя именно этого ей хотелось меньше всего. Вечером Маркус поднялся к ней, чтобы вместе выпить чай и обсудить работу, проделанную за день. Разумеется, они встретились в ее гостиной. Кэролайн могла поощрять Прю к смелым поступкам, однако она все же считала необходимым придерживаться правил приличия.
Несмотря на то что Маркус был в восторге от того, как близко им удалось подобраться к желанной цели, самым ярким впечатлением Прю от этого вечера стала одинокая алая роза, стоявшая на ее столике в изящной хрустальной вазе.
— Это от мистера Шапеля, — сообщила ей на следующее утро Джорджиана, явно не в силах оторвать взгляда от идеальной формы бутона густо-малинового цвета. — Интересно, почему он вдруг решил сделать тебе такой подарок?
В груди Прю разлилось приятное тепло.
— Наверное, потому, что он добрый человек. — Это лучшее, что пришло на ум в ее болезненном состоянии. Как же Прю ненавидела собственную слабость! Было время, когда она могла протанцевать всю ночь на каком-нибудь лондонском балу, а уже к полудню следующего дня готовилась отправиться на пикник. Теперь же Прю больше времени проводила в постели и уже забыла, когда ей случалось бывать на природе в обществе кого-либо, кроме своих самых близких родственников.
— Гм… — Взгляд светло-карих глаз Джорджианы пронзил Прю насквозь. — А откуда он узнал о твоем недомогании?
Только Джорджиана могла назвать «недомоганием» смертельно опасную болезнь.
— Мистер Шапель был здесь вчера, когда меня одолел приступ боли. И это он помог мне добраться до моей комнаты.
Джорджиана кивнула, лицо ее оставалось совершенно невозмутимым, если не считать слабой улыбки:
— Тогда я, пожалуй, соглашусь с тем, что он добрый человек. Ну а теперь как насчет того, чтобы выбраться ненадолго из постели и насладиться солнечным светом?
Джорджиана оправила сестре платье и заколола волосы шпилькой. Они вместе выпили по чашке чая в саду, и когда Прю сказала, что ей хотелось бы отправиться на место раскопок, Джорджиана велела приготовить прогулочную коляску, заявив, что сама отвезет ее туда.