— Просто знаю, и все. Что бы там они ни нашли в погребе, это будет не Святой Грааль. Я лишь надеюсь, что это будет и не Чаша Крови тоже.
Сама мысль, что Прю может испить из чаши проклятия, думая, что пьет из источника жизни, была нестерпимой.
— Ей ни в коем случае нельзя позволять пить из нее, пока мы окончательно в этом не убедимся.
Молино в последний раз прошелся щеткой по пиджаку.
— Это ясно и без слов. Нам придется положиться на твое зрение и память, поскольку мои уже далеко не те, что были когда-то. Ты ведь узнаешь ее, да?
Шапель уставился на свое отражение. Его внешность уже не приводила его в расстройство, как прежде. Лицо в зеркале было тем же самым, которое он видел в течение столетий. Его лицо.
— Да, я ее узнаю, — заявил он твердо. — Как будто я могу ее забыть!
Каждая трещинка, каждый изъян, каждый дюйм потускневшего серебра чаши навеки запечатлелись в сознании. Эта чаша стала его повелительницей, его проклятием, его бичом — сосуд, из которого он испил по собственной воле.
Молино между тем оправил плечи пиджака Шапеля. Костюм из неплотной черной шерсти сидел как влитой, контрастируя с накрахмаленной белой рубашкой и галстуком винного цвета. Шесть столетий назад ему и в голову бы не пришло одеваться подобным образом.
— Мисс Райленд предполагает, что рабочие откопают дверь в погреб в течение ближайших двух дней. Насколько я понимаю, они даже собираются отметить это событие праздником. Нам нужно быть наготове.
Шапель отвернулся от зеркала:
— Надеюсь, мне удастся проникнуть внутрь погреба раньше.
— Надеешься? — Лоб Молино пересекла хмурая складка. — Ты просто обязан туда попасть. Иначе они могут найти Темпла, а нам ни в коем случае нельзя так рисковать.
— Я не чувствую его присутствия здесь.
— Он может умышленно мешать тебе, чтобы оградить себя.
— Да, пожалуй. — Шапель понимал, что Молино вполне мог быть прав. Однако ему казалось, что если Темпл и в самом деле находится где-то рядом, то чем-нибудь себя выдаст.
Рука священника успокаивающе похлопала его по плечу.
— Я знаю, тебе не хотелось бы вступать с ним в борьбу, мой друг. И я молю Бога, чтобы до этого не дошло. Темпл многим пожертвовал, чтобы защитить ложный Грааль, и будет жаль, если ему придется принести в жертву и самого себя.
Шапель отвернулся.
— Особенно мне, из всех людей на свете.
Пальцы Молино крепче сжали его плечо.
— Твоей вины тут нет. Ты же не заставлял других пить из этой чаши.
— Нет, не заставлял. — Однако именно он по глупости сделал первый глоток, зная, что остальные последуют его примеру. Ни один из них не позволил бы другому рисковать в одиночку.
Конечно, при необходимости он сумеет справиться с Темплом, но лишь в том случае, если в погребе действительно Чаша Крови. Несмотря на заверения Молино, сокровище, спрятанное на склоне холма, вполне могло оказаться тем самым, которое искала Прю.
И Шапель будет продолжать надеяться, ибо скорее предпочел бы видеть торжество на лице Прюденс Райленд, чем убить старого друга.
Глава 6
Обед потребовал от Шапеля немалых усилий. Он наслаждался каждым куском пищи, однако еще больше его голод разжигали люди, сидевшие рядом. Это вызывало у него угрызения совести, ведь со многими из них он уже успел познакомиться и подружиться. Молино перед самым обедом дал ему небольшой пузырек со своей кровью, чтобы добавить в бокал вина, однако Шапелю до сих пор еще не представился случай это сделать.
— И как долго вы жили в Париже, мистер Шапель?
Вопрос задала Прю. Молино оказался прав — она выглядела вполне здоровой и, как никогда, прекрасной, за что он был признателен Богу. К несчастью, именно ее присутствие смущало больше всего, а теплый, сладковатый запах ее тела вызывал ноющую боль в клыках.
Примерно шесть столетий. Разумеется, он не мог сказать это вслух.
— Мне кажется, я провел там целую вечность, мисс Райленд.
Ее сестра Матильда, которой уже приходилось бывать в Париже вместе с мужем, мечтательно улыбнулась. Это была очаровательная молодая женщина с рыжими волосами, светло-карими глазами и носиком, усеянным веснушками.
— Фредерик и я ездили в Париж прошлым летом. Я просто в восторге от местных кафе… после них я так поправилась!
Все дружно рассмеялись, и Шапель тоже улыбнулся.
— Наверное, жизнь в нашей деревне по сравнению с Парижем покажется вам слишком незатейливой, мистер Шапель.
Он снова посмотрел на Прю. Господи, до чего же прелестной она выглядела сегодня! Несколько недель на пирожных, и она станет таять в его объятиях и у него на языке…