Казалось, это не имеет большого значения. В его мозгу происходило медленное перемещение и обустройство, которое закончилось проблеском осведомленности с одной стороны и болью с другой. Боль была здесь, достаточно близко, чтобы дотронуться, и такой же неприятной, как всегда, но было такое чувство, как будто он смотрит на нее через окно. Или как будто он смотрит вниз, в темные глубины океана…
Кип смутно осознал, что начало действовать успокоительное, которое он принял. Затем он поплыл по течению, поворачиваясь медленно в пространстве, в то время как его очертания таяли и расплывались, и темнота вливалась в него, пока они не стали единым целым.
Он медленно начал пробуждаться, в его мозгу застрял фрагмент сна. Какое-то мгновение он думал, что все еще спит и что раздававшиеся голоса были частью его сна, так как они разговаривали о блондинке. Но яркая, жаркая картина исчезла, растворилась, а голоса остались.
– …(сдавленный смех) парень, что за пара… как бы вам понравилось (смех)…
Кип запутался в постельном белье, и был весь липкий от пота. Воздух был холодным и свежим. Окна казались продолговатыми серыми нишами на черном фоне. Должно быть, скоро наступит утро.
Они подсматривали мой сон, подумал он, и внезапно ему стало так тошно, что он больше не мог переносить звуки их голосов. Он вызвал конкурирующий шум у себя в голове: песни, всплывшие воспоминания о маршах Суза, толпы на футболе, кегельбаны и тому подобное. Постепенно голоса стихли, но он цеплялся за воспоминания, более связные и более яркие, ожившие теперь: после полудня в субботу, воздух бодрящий и холодный, дешевые места для зрителей, масса лиц… футбольный мяч медленно падает вниз, голубое небо над стойкой ворот… Эвелин Несбит, сидящая напротив него в Грог Шоп… Мери Клайд, маленькая брюнетка, с которой он встречался в Сноквальми… и Анжелика. Анжелика. Анжелика…
Кип стоял босой возле кровати, его пальцы сжимали выключатель от лампочки, висящей над кроватью. Он моргал от внезапного теплого света.
Как насчет этого?
Он обнаружил, что думает об Анжелике, спящей в соседней комнате. Не о той Анжелике, которая имеет в виду именно «нет», когда говорит «нет», и никогда не будет стесняться, произнося «да», если она имеет в виду именно это; и не об Анжелике, страстно увлеченной политикой, но просто об Анжелике, мягкой и теплой, спящей в темноте.
Это было неправильно. Не потому, что так говорится в каждой книге, но потому что таких отношений никогда не было между ним и Анжеликой, и, по всей видимости, теперь уже не будет.
И даже теперь, осознал Кип с ужасом и стыдом, его это не заботило.
Он не беспокоился, что она будет бороться. Его не волновало, будет ли она кричать.
Внутри него установилась тишина ожидания, и от этого почему-то было еще хуже. Было бы легче, если бы они разговаривали с ним, убеждая его, исподволь внушая свои пакости; тогда бы ему помогла злость на них.
Кип оцепенело нагнулся, нашел свою одежду и начал одеваться.
В дальнем конце гостиной горела одна лампа. Кто-то стоял на коленях перед ней. Острый клин света падал на рыжие волосы: Нэнси. Кип попытался тихо пройти мимо нее, но она обернулась, прежде чем он дошел до двери.
– Кип? – Она неуклюже поднялась и подошла к нему. Платье свободно болталось на ней, неподпоясанное и незастегнутое. Она увидела его лицо и остановилась. – В чем дело, Кип?
– Ни в чем.
Он открыл дверь. Голоса стали слышны вновь. Это было невыносимо – он-то даже не обратил внимания, что под платьем у Нэнси ничего не было, зато они заметили… Он хлопнул дверью в ответ на ее вопрос: «Куда ты идешь?» и сбежал по лестнице.
Слабый розово-жемчужный свет начинал пробиваться над верхушками зданий на востоке. Под светлеющим небом лежал город, холодный и серый. Кип задержался на минутку, засмотревшись на оборванного человека, спящего возле дверей. Интересно, кто-нибудь внутри него тоже подсматривает его сны?
За ним по тротуару застучали каблучки. Он обернулся. Это была Нэнси. Она задержалась, чтобы надеть туфли и пальто, и она что-то держала под мышкой.
Нэнси остановилась в нескольких футах от него и стало ясно, что она несла. Это был плащ Кипа, свернутый в узел.
– Я подумала, что тебе понадобится вот это, – сказала она нерешительно.
– Спасибо.
Она стояла, ожидая, и он понял, что она не собирается поднимать скандал или идти за ним, если он попросит ее не делать этого.
– Ты действительно хочешь мне помочь? – спросил он.
Она серьезно кивнула.
– Я пытаюсь это делать.
– Хорошо. Пошли.
Она шла рядом с ним быстрыми, мелкими шагами.
– Куда мы идем?
– Мы ищем ящик, – объяснил он и продолжал идти, размахивая руками, сжатыми в кулаки, а кровь ритмично пульсировала у него в висках, и в этом ритме ему чудилось: «Анжелика… желика… желика…»
Им долго пришлось бродить боковыми аллеями, пока Кип нашел то, что хотел; тяжелый упаковочный ящик в неполных пять футов высотой и около 20 дюймов шириной. Он забрался в него, чтобы убедиться, что он в принципе это может сделать, и Нэнси наблюдала за ним округлившимися глазами, но не задала ни единого вопроса.
Когда он поставил ящик на середину ковра в гостиной и выпрямился, он только теперь обратил внимание на то, что его рюкзак открыт и все вещи, которые находились в нем, разбросаны в беспорядке по полу, кроме одной. Поднос для воскурений, который он вчера приобрел в аптеке, лежал на конце стола под лампой. Это был дешевый кусок штампованного, покрытого черной эмалью олова, скорее всего сделанный в Бруклине, а на его ободке была прикреплена покрытая золотистой краской статуэтка коровы.
Позолоченная корова.
Или золотой теленок.
Он повернулся и посмотрел на Нэнси.
– Ты же не…
– Я молилась всем, кому могла, – сказала она.
В этих застывших глазах была боль, такая глубокая и такая большая, что ему стало больно смотреть в них, но он не мог отвести взгляд.
Он положил руки ей на плечи.
– Нэнси…
– Но никто не ответил мне. Или я не расслышала?
Он отпустил ее.
– Нет, – сказал он, – я полагаю, они не ответили.
В комнату вошла Анжелика, свежая и порозовевшая, застегивая пояс платья. Ее выражение слабого удивления превратилось во что-то более острое, когда она увидела ящик.
– Кип, а это для чего?
– Обычная вещь, – пояснил он. – Я больше не могу ждать, Анжел, – вчера вечером я думал, что смогу, но теперь все гораздо хуже. Я даже не могу тебе описать, насколько все плохо. Это должно произойти сейчас. Прости.
– Ты… – начала она и прикусила нижнюю губу. – Хорошо, если положение дел таково, то конечно, Кип. – Она опять посмотрела на ящик. – А что ты собираешься делать с этим?
– Просто забраться в него и находиться там, – произнес он напряженно, – пока эта банда духов не уберется. Или пока я не умру.
– Но ты же не знаешь, сработает ли это…
– Сработает. – Он изогнулся и втиснулся зигзагообразно в упаковочный ящик. Ящик был достаточно велик, и Кип помещался в нем, если нагибал голову и сгибал колени; он не мог присесть в нем и не мог стоять. – Это как раз то, о чем я забыл, наверное, просто не хотел помнить. Некоторые вещи никто не любит, за исключением мазохистов, а я не отношусь к ним. Старая формула. Бичевание. Дыба, тиски для больших пальцев, пытка водой. – Он постарался улыбнуться. – Это то же самое, только более современный подход. Дешевле, а по эффективности то же самое.
Он добавил:
– Эта операция продлится определенное время, так что если тебе нужно уйти…
Она заколебалась, глядя на него здраво и озадаченно.
– Кип, я себя чувствую гадко от того, что я должна уйти… Но я вернусь, – сказала она, поворачиваясь, – и постараюсь это сделать как можно скорее.
Она оделась и вышла в течении пяти минут, а затем в комнате установилась полная тишина. Нэнси села на кушетку, поставив ноги вместе, а руки положив на колени, и наблюдала за ним, ничего не говоря. Кип скрючился в ящике.