Что должен испытывать в больнице для душевнобольных человек, обреченный видеть и слышать наяву весь их бред? Раньше Кип не мог себе этого вообразить.
Больше не приходилось удивляться, что книги, которые покупает большинство так называемых нормальных людей, и кинофильмы, за просмотр которых они платят, были на самом деле и по определению психоневротическими. Нечего было удивляться ни тому, что законы, составленные людьми для людей, являлись по существу орудием пыток, ни тому, что толпы честных граждан могли превращаться в безумные ревущие толпы. Удивительно то, что во Вселенной вообще существовало понятие здравого рассудка.
Думай. Думай.
В то время как одна часть его разума металась, как преследуемая крыса, другая его часть холодно и с любопытством рассматривала беспорядочно перемешанные части головоломки мира, в котором прежде жил Кип, пытаясь подобрать их, чтобы составить новый рисунок.
Странная пустота, которую вы неоднократно замечали в глазах среднестатистического человека – бесцветного, ни умного, ни глупого человека, который продавал вам бакалейные товары или наполнял ваш газовый резервуар. Автоматические элементарные ответы и ничего не значащая улыбка. Мое окно отмечено крестом, что означает – транзитная гостиница. Слишком много обитателей; слишком много лиц, накладываясь друг на друга, сливаются в смутное пятно.
Принудительные пьяницы, насильники, плывущие по течению: они не получают от своих поступков удовольствия. Но кто-то получает.
Deja vu. Вы никогда не были здесь раньше; но кто-то был.
Аллергии, функциональные расстройства, «психосоматические» болезни. Симптомы борьбы между владельцем и теми, кем владеют. Или же ваши жильцы – фермер, который при жизни выращивал хлопок, и по сей день ненавидит шерсть; домохозяйка, ненавидящая пыль; любитель птиц, ненавидящий котов.
Ровные характеры, внутренняя уверенность людей, которые унаследовали фамильные профессии и должности. Память не наследуется, но обитатели могут наследоваться, и через много поколений, населяя членов одного и того же семейства, жильцы могут утрястись в стабильную, хорошо приспособленную группу, которая не будет доставлять хлопот владельцам.
Большое количество случаев неврозов, чувства неуверенности, меланхолий и всяких других сдвигов наблюдается в больших городах, где уже было сложившиеся группы жильцов разбиваются и смешиваются роковым образом.
Гомосексуализм: результат того, что в мужчине поселилась женская община или мужское братство в женщине?
Неземное спокойствие, которое иногда можно наблюдать в глазах людей, страдавших долго и сурово. Это люди, принявшие решение оставаться незанятыми, превратиться в дом, в котором никто не захочет жить.
Или случаи, когда люди выбрасываются из окна или перерезают горло лезвием бритвы…
Еще не все. Следуй аргументам, собирай данные.
Если ответа не существует, то и карантин был впустую!
До сих пор Кип думал об основании пирамиды человечества, потому что именно там он находился сейчас и потому что алгебраические давления выдавливали здесь монстров; это было достаточно естественно. А вот как насчет верхушки?
Всегда существовали люди, у которых в голове провода были соединены неправильно. Эти неправильности придавали им автоматически неправильную форму в любой ситуации: квадратную, когда нужна была круглая, и круглую, когда нужна была квадратная. А были люди, которые скользили по жизни так, как будто все двери были вырезаны специально по их мерке. Люди, которые родились у процветающих родителей в процветающей стране; которые имели крепкие кости, чистую кожу и белые зубы; которых никогда не волновала цена на продукты питания; которые никогда не опаздывали на поезда, разве что если должно было случится крушение; которые жили долго и от всего получали наслаждение. Высокие, стройные, счастливые люди без морщин.
Заботливо построенные и ухоженные дома для бездельничающих мертвецов.
Вот постулат: карантин не есть состояние, навязываемое спонтанно какой-либо новой группой жильцов. Система работает слишком гладко. Она организована, а это означает, что где-то должен быть организатор.
Где?
То есть как где? Внутри самого красивого, самого здорового, самого богатого и самого счастливого человеческого существа…
Стремительный поток голосов обрушился на него снова, как только он выехал с территории университета. Каждое замечание крохотного стрекочущего человечка было отчетливым и ясным; не было смысла закрывать уши, они проникали через любые заслоны, выстроенные разумом. Кип должен был слушать, корчась за баранкой.
– Разорвал ее твоим…
– …умерла в агонии, потому что они…
– …стекало сырое и ели его…
– …старались дышать, в то время как…
– …где было темно и крысы…
– …сказал ему в лицо…
– …случайно вышел на огонь и УБИЛ ИХ ВСЕХ…
Пуще и гуще, больше и больше, как будто улица раскачивалась все сильнее и сильнее под невыносимым давлением океана голосов. Скорее назад, в центр, в гостиницу, потому что именно там…
Но он не должен думать об этом.
В вестибюль, вверх по лестнице против бурной реки голосов. Опереться о дверь, тяжелую и медленную. Щупальца звуков, похожие на морские водоросли, покачивались вокруг него…
В подводной темноте он нашел тяжелый холодный предмет и положил его в карман. Забыть о нем.
Когда в комнате Анжелики зажегся свет, она села в кровати. Ее рот открылся и тяжелые складки образовались вокруг него, но он тут же снова закрылся, когда она увидела лицо Кипа. Кип упал на колени перед стопками фотографий и разбросал их по полу, где они образовали глянцевый калейдоскоп лиц и тел.
Кип выхватил одну фотографию, затем другую. Он разложил фотографии полосами, покопался в них опять и смешал всю массу обеими руками. В конце концов он отобрал тонкую пачку снимков и зажал их в кулак, другой рукой он дотянулся до туалетного столика, вытащил сумочку Анжелики и вытряхнул все ее содержимое.
Он выхватил ручку из образовавшейся кучи и обвел одно лицо на каждой из отобранных фотографий. Пошатываясь, подошел к кровати и сунул пригоршню снимков ей под нос.
Адреса, – произнес он, – на обороте.
Она заколебалась. Он подошел ближе.
– Пиши сейчас же.
Она глянула на верхний снимок, перевернула его и начала писать на обороте. То же самое она проделала и с остальными фотографиями.
Когда Кип забрал их, она посмотрела на него с невольным уважением и спросила:
– Для чего?
Кип не ответил. Усилие оказалось слишком большим. Он опять почти утонул в волнах голосов. Кип, пошатываясь, вышел в холл, затем спустился вниз по притихшей в это время лестнице прямо в ночь.
Всемирно известного директора не было дома. Не было и родившегося за рубежом, многократно женившегося писателя. А запись Анжелики о восходящей молодой королеве красоты гласила только: «Холмы Голливуда, дальняя Кахуэнга». Но Тейлор Спотсвуд III спал в своей кровати.
Спотсвуд, темноволосый и мускулистый, как пловец, был скроен по великанской мерке. Кип рядом с ним казался карликом. А в его кровати могло поместиться шесть таких, как он. Кип медленно прошел по отглаженным простыням и положил пропитанную хлороформом подушечку ему на рот и на нос.
Когда дыхание Тейлора замедлилось, в комнате стало совсем тихо. Серебристый свет луны испещрял пятнами пол. Это был большой крепкий дом, слуги находились в противоположном крыле дома и единственные голоса, которые Кип мог слышать, исходили из тела человека, находящегося без сознания.
– …verna effrenata mmmmmmm tant pis, on ne peut pas mmmm captus membris mmmmmmmm delenda est.
– Выходите, – прошептал Кип сухими губами. – Я хочу поговорить с вами. – Он приложил конец открытого складного ножа к груди спящего гиганта и мягко нажал на него.