– В самом деле? – Он отвел глаза. – Какой она была? Ну, не знаю. Разной. Непредсказуемой. С детьми говорила так, будто они взрослые. Мне вообще нравилось в ней почти все. Нравились ее картины.
– По-моему, эта женщина была достойна всяческого восхищения. Как она распорядилась своей жизнью, во всем, вплоть до мелочей! Делала то, чего хотелось ей самой, а не то, что ожидали от нее окружающие. Превыше всего ставила искусство, не тратила свое время зря, не гналась за богатством.
Он опять повернулся к ней, всматриваясь внимательнее.
– Вы действительно так думаете, Кэрол Маккейб? – Его черты смягчились, ей показалось, что на губах Чарльза мелькнула улыбка.
– Да, именно так.
– Ну что ж, я тоже. Приятно встретить единомышленника.
Кэрол не нашлась что ответить.
– Стало быть, в пустыню вы приехали, чтобы стать художницей? – Он принялся бесцельно ходить по залу, словно испытывал неудобство от того, что стоял на одном месте.
– Пожалуй. Звучит, конечно, странно, но это моя мечта – жить в пустыне и стать художником. Вам, вероятно, это покажется глупым, особенно после минувшей ночи.
Теперь Чарльз оказался у нее за спиной, и Кэрол не видела выражения его лица, когда он произнес:
– Мечта не может быть глупой. У каждого из нас должна быть мечта, чтобы вести за собой.
– А у вас какая мечта? – спросила она.
Последовало недолгое молчание. Потом сухой ответ:
– Жизнь убила мечту, которая у меня была.
Чарльз вновь появился в поле ее зрения.
– Это очень печально.
– Или очень жалостливо по отношению к себе, – сказал он, пристально, в упор глядя на нее.
– Эта мечта была связана с Розой?
Чарльз остановился как вкопанный.
– Вы разговаривали с Хосе?! – Обвинительной интонации в его голосе не было.
– По-моему, со мной разговаривал сам ваш дом. Я даже спрашиваю себя, не говорила ли со мной Роза. Ведь она здесь повсюду, верно? В запахе цветов, в солнечном свете, в бое часов.
– И вы это чувствуете? – Его взор затуманился, когда он задавал ей этот вопрос.
– Да.
– Хотите посмотреть, где она работала, где рисовала? – Чарльз спросил это резко и отрывисто. Слова вылетали, будто выброшенные тугой пружиной. Казалось, он сам сердится на себя, сделав ей это предложение.
– Да.
– Идемте со мной.
Он распахнул французское окно, и из пустыни в комнату ворвался воздух, прогретый солнцем, свежий и бодрящий.
– Сюда. – Чарльз быстро зашагал вперед. – Где именно в пустыне вы собираетесь жить?
Кэрол прибавила шаг, стараясь не отставать.
– Я как раз и приехала сюда, чтобы выяснить это. Остановилась в «Гасиенде-Инн» и собиралась подыскивать жилье. Видите ли, я только что… в общем, мой брак распался, и я…
– Начинаете новую жизнь, – просто сказал он, бросив на нее быстрый и цепкий взгляд.
– Да. Вот только боюсь, начало не слишком удачное.
– Это как сказать.
Он даже не взглянул на нее, говоря это.
Хозяйственная постройка располагалась в нескольких сотнях ярдов справа от дома, неподалеку от молодой рощицы. Роза писала свои картины здесь? «Да какая мне, собственно, разница?» – подумала Кэрол.
– Вас серьезно интересует живопись? – спросил Чарльз.
– Очень.
– Тогда ею необходимо заниматься постоянно.
– А вы пишете постоянно?
– Нет.
Последовала долгая пауза. Затем он добавил:
– Похоже, у меня лучше получается убеждать других, чем работать самому. Вы задаете трудные вопросы.
– Быть может, моя и ваша утраты в чем-то схожи?
Они продолжали идти молча, пока не подошли к двери. Прежде чем открыть ее, Чарльз обернулся к Кэрол. Странное выражение появилось на его лице.
– Это мастерская Розы. До этого я не показывал ее ни одной женщине.
13
Огромная комната Чарльза, поражающая белизной, холодная и совершенно непритязательная, являла собой резкий контраст с уютной, благоустроенной мастерской Розы, где Кэрол побывала до обеда.
Он вошел в комнату, ступая мягкими кожаными мокасинами по выкрашенному белой краской дощатому полу совершенно бесшумно. Строгая, аскетическая обстановка наводила на мысли о мужском монастыре. Кэрол чувствовала себя немного не в своей тарелке. Она следовала за ним, пытаясь хоть как-то упорядочить обрушившиеся на нее впечатления и разобраться в своих чувствах. Такой труд души, требующий сосредоточенности и напряжения всех внутренних сил, был куда тяжелее труда физического. Обстановка этой комнаты производила гнетущее впечатление. Более того, человек, попавший сюда, сразу же, без какой-либо явной, видимой причины начинал испытывать беспокойство. Физически осязая царящую здесь атмосферу гнетущей безысходности, Кэрол явственно ощущала обволакивающие прикосновения паутины, сотканной из сомнений и страхов.
– Моя комната, – сказал Чарльз, выбросив вперед руку, словно охватывая эту похожую на пещеру мастерскую, и вполоборота повернулся к Кэрол.
– Да, – понимающе кивнула она.