Его правая рука непроизвольно погладила перламутровую рукоятку кольта. Он незаметно снял его с пояса убитого, когда висел на обрыве спиной к тем, кто стоял на краю скалы. И так же незаметно зарядил его. Тонко сделано, — похвалил он себя. Он избавился от человека, которого ненавидел — да еще быстро и без труда заработал тысячу долларов.
Люди, выстроившись вдоль тротуаров, глядели, как мрачная процессия остановилась перед дверью полицейского участка. Нат Ролинз, редактор и владелец газеты «Каррсбергский обозреватель», вышел вразвалку из своей конторы и начал задавать неизбежные вопросы. Эмерик устало кивнул Орину Каудри, владельцу похоронного бюро.
— Займись им, Орин, — буркнул он.
— А кто за похороны заплатит? — полюбопытствовал Каудри и принялся освобождать тело от веревок.
— Округ, полагаю. — Эмерик медленно спешился, стараясь не глядеть на гробовщика. — Конниган сбежал из-под ареста.
Горожане постояли, насмотрелись вволю и разбрелись. Участники погони все еще сидели на лошадях и поглядывали на Эмерика, ожидая, пока он их распустит. Мэйс Халлидей повернул лошадь к коновязи у салуна, сверкая улыбкой во все стороны и зазывая:
— Я ведь всех собрал в погоню. Первая выпивка — за счет заведения, ребята!
Эмерик кивнул. Двое из наездников повернули лошадей и последовали за хозяином салуна. Так же поступили Симс и Уотлинг. Браннок и остальные трое отрицательно покачали головами и поехали шагом вдоль Мэйн-стрит, прочь от участка. Браннок негромко, но резко отказался:
— Нет уж, спасибо, Халлидей. Мое брюхо на праздник не настроилось.
Эмерик, Уотлинг, Симс и остальные двое расположились за длинной стойкой бара, положив на нее локти и изучая свои отражения в зеркале напротив, а Халлидей лично обслуживал их — сияя радушной улыбкой, ловко пуская стаканчики с выпивкой по полированной доске. Девушка, заведующая у Халлидея рулеткой, подошла поближе.
— Ну, как дела, парни?
Халлидей довольно оскалился.
— А ты что, Санни, не видела? Даже не высунулась из двери?
— Нет. Я в задней комнате была, — объяснила девушка.
— Догнали мы Коннигана, — сказал Уотлинг отрывисто. — Ему вроде как повоевать захотелось — ну, мы ему и устроили это дело…
— Пит… умер? — спросила она с запинкой.
— Умер, а то как же! — прорычал Симс, и в голосе его не было ни капли сожаления.
Девушка пожала обнаженными плечами, повернулась и пошла обратно к рулетке. Для работы крупье, которую она выполняла, она была, пожалуй, слишком молода — еще и двадцати трех не исполнилось. Местная девушка, которой хотелось носить красивые платья, быть привлекательной для мужчин и выполнять работу, выходящую здесь, в Каррсберге, за рамки обычных женских устремлений. Мэйс Халлидей охотно нанял ее, и теперь она была частью его бара, такой же неотъемлемой составляющей, как три каменолицых бармена и четверо типов во фраках, занимающихся столиками для карточных игр.
Ее изящная фигурка была облачена в красное платье, вышитое бисером. На пальцах — дешевые кольца, на запястьях — дешевые браслеты. Пышные волосы, выкрашенные в рыжий цвет, уложены в высокую прическу. На овальном лице выделялись синие глаза, пристально глядящие из-под красиво изогнутых бровей. Это было хорошенькое личико, но, пожалуй, слегка подпорченное слишком щедрым слоем пудры и румян. Как и все, работавшие в баре, она знала Пита Коннигана. Она не была по-настоящему влюблена в него — Санни Барстоу взяла себе за правило никогда не привязываться всем сердцем к мужчине, даже к такому лихому буяну-красавцу, как покойный Пит.
Все они знали покойного, и у каждого была своя особая причина радоваться его смерти. Дик Эмерик, Хэл Симс, Стив Уотлинг, Мэйс Халлидей — четыре человека столь разного происхождения и положения в обществе, были теперь объединены общим чувством: после смерти Коннигана они почувствовали глубокое облегчение.
Эмерик потягивал из стакана, глядя на свое отражение в зеркале, и вспоминал самый первый день, когда Конниган приехал в Каррсберг. Пять месяцев назад. Обостренная обидой память шерифа хранила это событие с безукоризненной четкостью. Для Дика Эмерика все было как будто вчера. Этот чужак заметил его, сверкнул насмешливой улыбкой и повернул коня к крыльцу участка, где сидел Эмерик, греясь на солнышке.
— Тебя зовут Эмерик, — сказал он так тихо, что его не мог услышать никто, кроме самого Эмерика. — Ты когда-то был городским маршалом в Хаттонвилле, в Канзасе. Ты держал в тюрьме заключенного в ожидании суда, и этот заключенный не пользовался в городке любовью…