Егор приподнялся и задрал подол сорочки, обнажая грудь. Склонился к ней и провел языком вниз от яремной ямки до пупка. Облизал один сосок и подул на него, с удовольствием наблюдая, как он сморщивается и твердеет. Проделал то же самое с другим соском. Пальцы мяли груди — нежно и ласково, — очерчивали границу ареолы, теребили чувствительные вершинки. Марина задышала чаще и прикрыла глаза.
Он спустился ниже, лаская живот, и встал на колени между ее ног, мягко разводя их в стороны.
— Ох…
Она чутко отреагировала на прикосновение языка к промежности. Егор старательно вылизывал складочки, сосал клитор, терся об него носом. Марина стонала и просила не останавливаться. Когда она потекла, он ввел в вагину палец, поглаживая и массируя стенки. И его малышка-леди получила то, что он обещал, задрожав от оргазма.
Сладко стало и ему. Он любил наблюдать за женщиной в такие моменты. Даже самые строгие и неприступные становились беззащитными и искренними, словно слетала вся ненужная шелуха, все притворство и все маски. Марина почти не изменилась, только стала еще милее и желаннее, еще красивее.
Егор легко поднял ее на руки и переложил головой на подушку, укрыл легким одеялом. Она всхлипнула и приоткрыла глаза.
— И ты ложись.
— Леди, разрешите…
— Ох, да. Конечно, отойди, куда нужно. Ты же не уедешь домой?
— Как пожелаете, леди.
Как она поняла? Егору стало немного не по себе. Леди-малышка читала его мысли.
Когда он вернулся, Марина лежала на животе, обнимая руками подушку. Он потушил свет и осторожно пристроился рядом, стараясь ее не потревожить. Лег на спину, закинул руки за голову. Но она все равно почувствовала, что он рядом, потянулась рукой к ошейнику.
— Леди, нет, — он мягко отвел ее руку.
— Почему? — она приподняла голову.
— Леди, если хотите утром оладьи на завтрак, лучше оставить ошейник.
Он попытался отшутиться, но и сам понял, как это фальшиво прозвучало. Марина помолчала, потом вздохнула и спросила:
— В чем проблема, Егор?
— Рядом с тобой я могу лежать только в ошейнике, леди-малышка, — признался он. — Без него мне придется встать и уйти.
— Почему?
— Потому что иначе я овладею тобой без разрешения.
— Не уверена, что я была бы против… — тихо произнесла Марина.
— Я против. — Он сжал зубы, глубоко вздохнул, но продолжил: — Я против таких отношений.
В темноте он не видел ее лица, но кожей ощущал ее недоумение и обиду. Черт… Почему она не такая, как все! Поиграли — разбежались. Он не хотел ее обижать. И отступать от принципов тоже не хотел.
— Ты рядом только из-за ошейника?
Егор чуть не застонал сквозь зубы, но сдержался и ответил честно:
— Да, леди.
— И если я прикажу, ты обнимешь меня, чтобы я спала в твоих объятиях?
— Да, леди.
— А если сниму ошейник, ты уйдешь?
— Да, леди.
Она не колебалась. Он знал, что сомнений в выборе не будет. Ошейник она положила ему на грудь и тут же отвернулась к стенке, накрывшись с головой одеялом.
Прислушиваясь к тому, что происходит в комнате, Марина с досадой ругала себя. И отчего ее так обидело обычное, в общем-то, поведение? Они с Егором знакомы всего несколько часов. Они прекрасно провели время вдвоем. Наверное, из нее получилась не лучшая госпожа, но это ее первая сессия. Тут огорчение понятно — она все привыкла делать идеально. Но почему приходится прикусывать губу и сдерживать слезы при мысли о том, что она неинтересна Егору, как женщина?
Размякла, расслабилась. Захотелось «обнимашек», как говорит нынешняя молодежь. За-хо-те-лось. Дура. Это все гормоны. Неудивительно, после такого-то оргазма. Стоило только вспомнить, как язык Егора трепетал на клиторе, так заново сносило крышу. Стыдно-о… Поведение — как у девочки-малолетки, которой впервые залезли в трусики, и теперь она ждет, когда ее позовут замуж.
Егор ожидаемо встал и ожидаемо оделся. Свет не включал, на улице уже забрезжил рассвет.
— Марина…
— Дверь захлопывается, — процедила она из-под одеяла.
Больше он ничего не сказал. Небольшая заминка в коридоре, видимо, кеды зашнуровывал, щелчок открываемого замка.
«Если уйдет, больше я его никогда не увижу, — мрачно решила Марина. — А в клубе буду игнорировать».
Дверь хлопнула.
Громкий звук как будто спустил пружину, и она выстрелила, распрямляясь. Больше не нужно было сдерживать чувства, и они накрыли так, что Марина затряслась от плача, вцепившись зубами в угол подушки.
Гормоны. Просто гормоны. Обыкновенный срыв от усталости, от волнения. Поплакать — это хорошо, если недолго. Выплеснуть эмоции, освободиться от идиотского чувства вины и обиды.