Тейя опустила голову, успокаиваясь, потом вопросительно взглянула на Паланта.
— Интересная мелодия, — сказал он, проглотив что-то подступившее к горлу.
Либ принес кувшин и миски дымящегося ишлоха.
— В твоих песнях, — продолжал знаток, — есть нечто дикарское. Не пойми это как упрек. Еще в «Деве Стикс» я услышал интонации гийских напевов, но не это главное. Мы отвыкли доверять чувству. Все вокруг и самих себя все время оцениваем, словно хотим продать. А дикие верят, и ты, по-моему, смогла научиться этому.
— Еще бы, — улыбнулась певица, — половину луны я прожила среди них в Умизане. И даже… у меня среди них был друг, совсем юный гий. От него я и услышала напевы, которые ты угадал в моей песне.
— И он жил у тебя, оставив собратьев? Это против их обычаев.
— Значит, ради меня он нарушил обычай!
И Палант услышал рассказ о молодом дикаре, его смешном любопытстве, неожиданной доброте и странных песнях.
— Уходя, он дал мне вот это… — Тейя сняла с шеи ремешок с амулетом. — Что с тобой, знаток?
— Посмотри на обороте справа. Там должна быть трещинка наискосок.
Тейя перевернула камешек.
— Ну, ну, не бойся! — Палант засмеялся, глядя на побледневшую певицу. — Я не колдун. Просто эту игрушку я дал одному гийскому юнцу накануне появления Севза. Значит, он дошел с мятежниками до Умизана и явился к тебе!
— Расскажи, — потребовала Тейя, и настала ее очередь услышать рассказ о нескладном мальчишке, не прошедшем Посвящение и перехитрившем самонадеянного искателя истины.
— Он считал твой подарок защитником от всех бед. И отдал мне — дикий мальчишка, который был смелее и добрее всех моих почитателей. Выходит, я лишила его защиты! — певица отвернулась, пряча слезы.
— Ты же знаешь, что это простая побрякушка.
— Нет! Твой камешек не раз помогал мне, а теперь, когда я узнала его историю, он стал мне еще дороже. — Тейя спрятала амулет на груди. — Узнать бы, где сейчас его бывший владелец, — вздохнула она.
— Мальчик ушел своей тропой, — проговорил Палант. — Вряд ли мы когда-нибудь услышим о нем. Но расскажи мне лучше, как ты решилась покинуть Италда?
— Сейчас я сама удивляюсь, — развела ладонями певица. — Я совершала дерзкие, безумные поступки, и все мне сходило с рук. Страшно вспомнить, как, едва дождавшись, чтобы Италд отплыл, я взяла в одну руку бубен, в другую — ладошку Ирита и пошла на главный рынок, зная, что назад пути нет. У рыночного храма часто поют бродячие певцы. Один как раз стоял перед небольшой кучкой народа. Он пел плохо; когда кончил, никто не поднес ему чашу. Он обошел людей, и кое-кто кинул ему в мешок горсть зерна, кусок лепешки или бусину.
— И тогда ты решилась?
— А что мне оставалось? Я запела самую смешную из песен, сочиненную тайком от Италда. Сын стоял, прижавшись ко мне. Я так давно не пела простым людям, что не сразу нашла верный тон. Но скоро толпа вокруг стала расти, а после песни все стали кричать: «Еще, еще!» Я спела еще две песни и показала на горло — что больше не могу. Тогда люди с похвалами положили передо мной груду даров, и я опять растерялась, не имея ни мешка, ни силы взять заработанное. Тут пожилой пахарь помог мне собрать дары и спросил, не поеду ли я в его общину — там завтра празднество…
Вести бегают быстрее ног. Две луны нас с Притом возили из села в село. Сыну очень нравилось путешествовать. Люди были добры к нам.