— А однажды тебя услышал какой-нибудь устроитель пиров…
— Ты все так же догадлив, Палант. И опять мне повезло: этот добрый человек сказал: «Заплатят щедро. Но не отпускай от себя мальчика. Пусть держит струны».
— Обидеть ребенка не решится самый проклятый из гуляк!
— Я убедилась в этом. Но сейчас мне. уже не нужно прибегать к его защите. Сейчас у меня все хорошо. Ириту скоро девять, он мечтает стать мореходом. Но знаешь, Палант, только не смейся, меня иногда тяготит независимость, которой я так добивалась.
— Тебе, наверное, предлагали покровительство.
— Многие. Но, видно, я стала слишком разборчива, — усмехнулась Тейя.
— А Италд? Ты его не видела с тех пор?
— Видела два раза. После неудачного похода на Акор он вернулся раненый, разыскал меня и обещал простить, если я поклянусь больше не петь людям. Было жаль его, но как я могла дать такую клятву!
Они помолчали.
— А зачем вы идете к Ледяной стене? — спросила Тейя.
Палант стал рассказывать ей о битве духов тепла и холода, о стремлении знатоков помочь силам тепла, которое поддержал сам Подпирающий, и о том, что поход на север позволит лучше оценить силы холода.
— Счастливый, — вздохнула Тейя, когда гость умолк, — ты разгадываешь замыслы богов, как равный, участвуешь в их битвах, а я… я мучаюсь над каждой песней. Почему?..
— Может быть, я знаю, — медленно заговорил Палант, — ведь песни хотят говорить о благородстве, доброте, самопожертвовании. Прежде ты верила в высокие чувства, но вот ты увидела жизнь такой, как она есть. Атлантида больна, и чем дальше, тем глубже становится ее болезнь. Ты чувствуешь это.
— Да, ты прав.
— Еще четыре столетия назад Срединная не знала рабства. Земледельцы сами выращивали хлеб, умельцы сами показывали чудеса мастерства, все были сыты, и у Подпирающего всегда имелись запасы на случай неурожая. Хватало сил и на расширение полей, и на постройку храмов. Это Энунг своими завоеваниями и доставкой первых тысяч пленных дикарей увел страну с пути Цатла. С тех пор с каждым веком, с каждым годом все больше людей хотят жить за чужой счет…
— А что же нам делать, чтобы жизнь стала чище?
— Кто что может. Мое дело — Канал. Без него будущее для людей может вообще не наступить. А твои песни — разве они не приближают людей к братству, хоть ненамного?
— Скажи, знаток, — Тейя пристально посмотрела в лицо собеседнику, — твое дело поглощает человека целиком?
— Ну, зачем так! Оно же не людоед!
— Не смейся. Вот моя жизнь принадлежит песням. И все же хочется еще… хоть немногого. Доброго друга… доставить радость одному… Но у меня хоть есть Ирит.
— Мой учитель, Ферус, — улыбнулся Палант, — во всем, кроме знаний, не взрослее твоего сына. Забота о нем греет сердце, хотя он этой заботы вовсе не замечает.
— Женщина заметила бы…
На лицо знатока набежала тень грусти, но тут же спряталась за привычную усмешку.
— Ферус их не терпит. Молодые ученики, заводя подруг в селении вешнего круга, становятся сонливыми и рассеянными.
— В нижнем селении?
— Там живет община, дающая в наши пещеры еду, кожу для листов и немногое другое, что нам нужно. В самой Долине Знаний нет ни одной женщины. Но знаток может поселить в нижнем селении подругу и даже семью. Правда, не многие так делают. Почему? Женщины не ценят тех, кто приходит поздно, уходит неожиданно, а главным богатством считает исписанные листы. Моя подруга была добрая, спокойная женщина. Она терпела целых полгода!
Тейя рассмеялась.
— А ты попробуй взять беспокойную, — сказала она, придвигаясь.
В разгар лета на надел Агдана и соседние нагрянуло десятка два начальников в красном, в сопровождении толпы мерщиков. Властные стояли наверху, брезгливо отряхиваясь от пыли, а мерщики с длинными ремнями ползали по склонам, втыкали в землю линейки, глядели в миски с поплавками, пронзительно выкрикивали числа. За ужином подкормчие гадали: что сулит посещение — кары или награды.
Дело оказалось проще. На их наделах русло достигло нужной глубины, и всю ладью переместили на восток. Сперва подкормчие радовались — не так высоко носить землю. Но работа на новом месте не заладилась. Земля оказалась густо набитой обломками камней. Потом из-под отдельных обломков вылезла каменная гряда. Она тянулась вдоль всех наделов вблизи от середины русла. Камень был прочный — кирки тупились, почти ничего не отломав.
Позвали Сангава, тот привел каких-то властных. После долгих споров умелец сказал: рыть, где мягко, а камень оставить до зимы, чтобы ломать замерзающей водой. Но в гряде надо сделать один пролом, чтобы за ней не могла скопиться вода.