— Крра! Кр-р-а! — вдруг закричал большущий черный ворон. Он пролетел так близко, что даже ветром пахнуло в лицо от его крыльев.
— Что ты кричишь! Я же не дохлая лошадь. Я живой!.. Сколько же было! Было двести! Или сто семьдесят!.. Лучше бы двести… тогда уже скоро. — Сандзо снова шагает, шагает, шагает, как автомат.
В ущелье тень. Прохладно. А у него по лицу струится пот, заливает глаза, капает с кончика носа.
Но вот наконец за очередным поворотом карниз вдруг перешел в узкую промоину, идущую вверх, и под ногами оказалась твердая, надежная земля. Перед глазами живая зеленая стена. Высокая, в два человеческих роста. Он побежал по зеленому туннелю с высокими шелестящими сводами из стеблей курильского бамбука. Дальше, дальше от каменного ущелья и пустоты под ногами! Пробился через чащу. Поскользнулся и кубарем покатился вниз по склону, покрытому толстым слоем полусгнивших прошлогодних листьев.
Он задержался у старой березы. Встал на четвереньки и замер. В пяти шагах со странным коротким ружьем на груди стоял русский и смотрел на него страшными светлыми глазами.
Капитан насторожился. Чуткое ухо разведчика сразу уловило шум в зарослях бамбука. Выше необыкновенного двухэтажного дерева. Ближе, ближе. Кто-то напролом пробивался через заросли. Человек или зверь! Говорят, тут даже медведи встречаются. Капитан заученным движением перевел автомат из-за спины на грудь и щелкнул предохранителем.
Из зарослей появилось что-то бело-синее. Кубарем покатилось по склону и остановилось у двухэтажного дерева.
На четвереньках стоял японский мальчишка в синих штанах и светлой рубашке. Деревянные гэта, связанные веревочкой, болтались у него на шее. Кисурин тотчас убрал автомат за спину и засмеялся. А маленький человек все так же стоял на четвереньках и черными раскосыми глазами смотрел на него. И в этих глазах был ужас.
— Здравствуй! Что же ты не встаешь?.. Как ты меня напугал. Я думал, это медведь, — сказал Кисурин по-японски.
Что-то вроде улыбки скользнуло по лицу мальчишки. Он встал на ноги. Напряженный. Готовый в любую секунду броситься бежать. Но ответил вежливо:
— Коннити ва, сёко-сан[18]. — И низко поклонился.
— Как тебя зовут?
— Сандзо Такита, — снова поклонился мальчишка.
— Вот здорово! Ты — Сандзо! Я — Саня, Александр. Понимаешь? — обрадовался Кисурин. — Давай руку, будем знакомы.
— Вакарунай, сёко-сан[19]. — ответил мальчишка, отскакивая назад от протянутой руки Кисурина.
— Ну, ладно, потом поймешь. Ты оттуда? — капитан показал рукой вверх на виднеющийся за уступом лес.
— Вакарунай, сёко-сан! — испуганно повторил мальчишка и еще отступил назад.
— Вакаранай, вакаранай! — передразнил Кисурин и добавил по-русски: — Врешь ты все. Боишься. — И вдруг неожиданно для самого себя сделал круглые кошачьи глаза, вытянул губы трубочкой и громко сказал: — Мя-а-а-у-у!
— Нэко![20] — удивленно-радостно вскрикнул мальчишка и в глазах его зажегся огонек любопытства.
— Ну вот это другой разговор! — обрадовался Кисурин и по-японски, не очень-то соблюдая правила грамматики, сказал: — Синай нару, хаяку аруку хиру-мэси о табэру! Йоросий?[21].
Но мальчишка понял сразу. Он сглотнул слюну и согласился:
— Йоросий, сёко-сан!
— Вот, хлопцы, вам первый житель Акапу! — сказал Кисурин, подходя к разведчикам. — Кормите. Угощайте. И займите его, чтоб не скучал. Вы, Сидоров, со своим отделением остаетесь здесь. Остальным со всем снаряжением — за мной!..
Перед Сандзо поставили две банки: со свиной тушенкой и с мандариновым компотом. Положили хлеб, маленькие японские галеты, плитку ириса. При виде такого богатства глаза его восторженно засветились. Утолив первый голод, Сандзо стал незаметно прятать галеты и ириски в карман — делал запасы для своих родных. Сержант глазами приказал солдатам молчать.
После еды Сидоров затеял занимательную игру. Он или кто-нибудь из солдат тыкал пальцем в какую-то вещь и просил назвать ее по-японски. Сандзо называл и весело смеялся, когда солдаты коверкали такие простые и понятные слова…
Разведчики быстро нашли в зарослях бамбука промоину, выводившую к каменному карнизу.
— Как же они тут с детьми шли? — ужаснулся Кисурин. И приказал; — Прямо с начала тропы через каждые пять метров забивайте крючья и тяните веревку. А то еще сорвется кто.
Разведчики, выравнивая тропу кое-где кирками и оставляя за собой надежно закрепленную веревку, выбрались на верхнюю площадку. Когда они подходили к шалашам, построенным под старыми елями и пихтами, там поднялся переполох. Кисурин остановился и обратился к людям с давно обдуманной речью: