Мысли ее прервало утреннее появление Даньелл Хиггинс. После обычной процедуры туалета и завтрака сестра принесла сумку, подобранную на месте происшествия полицейскими. Сумка с длинным ремнем была из добротной кожи, но Одри больше интересовало ее содержимое. Рассмотрев внимательно пудреницу, бледно-розовую губную помаду, маленький флакончик духов, кошелек с мелочью, носовой платок без метки, она не нашла ничего, что могло бы создать хотя бы приблизительное представление о ее прошлой жизни. Не было даже ключей от квартиры. Но ведь где-то она должна была жить! Одри терялась в догадках.
Через три недели она окрепла настолько, что ей разрешили ненадолго вставать с постели. Швы давно сняли. Теперь у нее было собственное зеркало, и она могла наблюдать, как постепенно исчезают следы травмы на ее лице. Физические силы возвращались к ней, но память о событиях, предшествовавших тому моменту, когда она очнулась в клинике, упорно не хотела возвращаться. Даньелл Хиггинс как-то обронила, что к концу месяца ее выпишут из клиники. Теперь Одри терроризировали мысли о будущем. Куда ей идти и что она будет делать за пределами клиники? С Аланом на эту тему она заговорить не решалась. В последнее время он стал реже навещать ее, объяснив, что у него много работы. Иногда он предупреждал, что его не будет несколько дней в Нью-Йорке. Теперь она знала, в чем заключается работа ее жениха: он возглавлял крупную юридическую фирму. В его присутствии она чувствовала себя скованной, ведь он занимает такое солидное положение в обществе и к тому же значительно старше ее по возрасту.
Однажды Одри попыталась выяснить у него, чем занималась она, пока не попала в клинику. Алан ушел от ответа, сказав, что она временно не работала, и быстро заговорил на другую тему. На следующий день она спросила его, как они познакомились. Он начал вилять и почему-то смутился. Так, во всяком случае, показалось Одри. Вероятно, роман их был настолько скоропалительным, что ему неудобно теперь признаваться в этом. Зато в любви с первого взгляда столько романтики, с грустью подумала она. Как жаль, что в памяти ее ничего не сохранилось.
Нежелание Алана говорить о ее прошлом Одри объясняла инструкцией врачей, запретивших ему волновать больную. Она высказала эту догадку Алану, и он подтвердил ее.
— Все должно идти своим чередом, понимаешь? Ты сама должна все вспомнить. Поэтому не стоит тебе напрягаться. Надо следовать врачебным рекомендациям, — серьезно сказал Алан.
Одри охотно подчинилась, потому что каждая ее попытка вызвать из блокированной памяти хоть какое-нибудь воспоминание о прошлой жизни заканчивалась сильными приступами головной боли. Гораздо приятнее было фантазировать о ее любовных отношениях с Аланом.
В пятницу он обещал вернуться в Нью-Йорк и сразу приехать к ней. Одри ждала его с нетерпением весь день, но наступил вечер, а он так и не появился. С утра от Даньелл Хиггинс она узнала, что через неделю ее выпишут из клиники. Куда она пойдет? Одри встала с кресла, опираясь на поручни, и легла в постель. Даже после столь небольшой физической нагрузки все тело болело. Она вытянулась на кровати и перевела дыхание. Конечно, она столько времени пролежала неподвижно, что мышцы атрофировались. Со временем силы восстановятся, утешала она себя. Но как скоро? И что ей делать без помощи родных, о которых Алан сказал только, что они отправились в длительное путешествие по Европе. На вопрос, нельзя ли им как-то сообщить, что с ней произошло, он ответил, что не стоит их пока расстраивать. Она сможет рассказать им после, когда они вернутся. К тому времени она успеет поправиться. Одри согласилась тогда с его мнением, но теперь, узнав, что ей придется скоро покинуть клинику, она собиралась снова вернуться к этому разговору. Неужели ради помощи единственной дочери ее родители не согласятся прервать свое путешествие? Одной ей будет очень трудно. Интересно, в каком доме она жила? А может, у нее есть собственная небольшая квартира? Жаль, что Алан не приехал, ей так нужно поговорить с ним обо всем этом. На глазах Одри выступили слезы.
В это время открылась дверь, и в палату вошел Алан Велтон.
— Какое счастье, что ты приехал! — воскликнула Одри и села в постели, глаза ее засияли сквозь слезы.
— Привет, Одри! Что случилось? Почему у тебя слезы на глазах?
Алан сел на край постели и обнял ее за плечи. Одри отвернула лицо, устыдившись своих слез. Он взял ее за подбородок и повернул к себе.
— Скажи, пожалуйста, что тебя огорчило? — В голосе его звучала нежность, серые глаза светились добротой и участием.