Вечером мужскому и женскому блоку — разумеется, не буйной его части, — разрешали пообщаться час друг с другом. Главврач считал, что видеть одних женщин либо мужчин и не иметь возможности пообщаться с кем-то иным — это путь к новым болячкам. По средам к больным приходили родственники, и тогда Олеся сидела в палате, обняв коленки и читая. К ней никто никогда не придет.
Медсестры редко разговаривали с пациентами, и у Олеси пропал контакт с нормальными людьми. Тут не играла музыка, кроме классической, и не работал телевизор, потому что он служил раздражителем. Чем дольше Олеся находилась в больнице, тем сильнее ей казалось, что внешнего мира не существует. Был ли он когда-либо, не причудился ли после чтения?
И, вероятно, так продолжалось бы вечно, не предложи Михаил Иванович сбежать. Сам он строил план побега не первый месяц, но попыток не предпринимал — ждал знака с небес.
— Вы, лапушка, поймите, — говорил он, почесывая седую бороду, — уйти — дело нехитрое, а скрыться от происков дьявола сложно. Кто, по-вашему, коль не дьявольские посланники эти псевдо-медсестры и лже-доктора? Вы мне, лапушка, поверьте. Мне недавно видение явилось, дескать мы с вами да в Закарпатье в домике у буйной речушки пьем чай. С чабрецом да мятою, — он вдохнул носом воздух, будто уже почуял запах трав. — Верите мне?
— Верю, — сказала Олеся и тоже представила недоступное Закарпатье и ароматный чай.
— Тогда не торопитесь, благо время терпит.
Олеся согласилась подождать, но сама решила действовать немедля. Её как осенило: надо делать ноги. Тем более больница охранялась абы как, да и пациенты, переевшие лекарств, не рыпались. Старенькому Михаилу Ивановичу трудно уйти незамеченным, а вот молодой тихоне-Олесе — запросто. С того самого дня она прятала таблетки под половицы. Разум должен быть чист, иначе всё напрасно. Если память подведет — её упекут навечно.
В день Икс, когда Олеся полностью продумала план, к ней подплыла Дашенька. Отрешенно глянула насквозь и сказала приглушенно:
— Зачем ты нас покидаешь?
По коже поползли мурашки. Не такие уж эти люди и ненормальные. Возможно, они видят нечто, чего никогда не понять "нормальному" обывателю. Неспроста говорят, что каждый гений немножечко безумен. Возможно, и безумцы гениальнее большинства людей.
— Я никуда не ухожу. — Олеся состроила непонимающую мордашку.
— Уходишь. Да только уход принесет тебе страдания. Что ж, пока-пока.
И она вновь стала обычной юной девушкой без намека на безумие.
…В отбой больница заполнилась вакуумом. Звуки не долетали до ушей, стены хмуро молчали. В зарешеченных окнах — круглая, похожая на блин, луна. Олеся изучала ту в подробностях, прикусив губу.
Она на цыпочках вышла из комнаты на шесть человек. Соседки не шелохнулись. Ночью не положено шататься по больнице; нужду справляй в "утку", а не хочешь в "утку" — терпи до утра. Двери палат запирают на замок. Но санитарку Марину легко заговорить: она совсем молоденькая, забывчивая. Так заболталась о модных сумочках, что совершенно позабыла про ключ.
"Марину могут наказать", — мелькнула шальная мысль. Но Олеся не остановилась. Иногда ради собственного спасения приходится жертвовать другими. Демьяном она когда-то пожертвовала, а теперь — наивной санитаркой-студенткой.
Дежурная медсестра сидела в конце темного коридора в слабо освещенном закутке и читала книгу в мягкой обложке. Ключи от входных дверей лежат у неё в верхнем ящичке стола — Олеся помнила наизусть. Дежурную медсестру звали Наиль. Темноволосая и темноглазая, она в одиночку воспитывала троих сыновей и зашивалась на работе за лишнюю копейку. Она никогда никого не обижала, а к Олесе относилась с теплотой. Единственная, кто общался с Олесей на равных и не считал её сумасшедшей.
— Наиль, — заголосила Олеся в полголоса (чтобы не разбудить остальных пациентов и охранника, дремлющего у мужского блока), — там-там…
Медсестра дернулась. Книжка выпала из рук.
— Почему ты не спишь? — строго спросила она. — Кто тебя выпустил?!
— В туалете… там… — Олеся запиналась и кусала губы. — Мамочки…
— Идем. — Медсестра поднялась со скрипучего стула. — Покажешь, что произошло. Но потом в кровать, ладно?
Они дошли до женского туалета. Олеся подбежала к крайней кабинке и ткнула пальцем вглубь.
— Смотри же!
— Что? — Наиль сунулась внутрь. — Не вижу.
— Внимательнее! — Олеся перешла на истеричный шепот. — Пожалуйста, посмотри!
Наиль со вздохом вошла в кабинку. Тогда Олеся захлопнула дверь и вставила в ручку швабру, покоящуюся в углу. Намертво. Этот фокус Олеся, тренируясь, проделывала неоднократно и даже примерялась, под каким углом ставить швабру, чтобы наверняка.
— Извини, — пробормотала она, выбегая наружу. Какие же они безобидные, как овечки.
Сзади доносился возмущенный крик Наиль. Спереди брезжила свобода.
Ключ отыскался в нужном ящике. На стуле висела жилетка, и Олеся накинула её на голые плечи. В ночной рубашке холодно, а ей убегать по ночному городу. Со стола она стянула старенький мобильный телефон и убрала его в карман жилетки.
Она очутилась во внутреннем дворе. При свете рыжей луны тот наполнился тайной. И древние скамейки, где любили сидеть пациенты, и сломанный фонтанчик в виде кувшина. И высоченный забор, кажущийся гигантской стеной. Лунные нити оплели всё вокруг. Валун, служащий подножкой, Олеся приволокла к забору ещё неделю назад. За пациентами смотрели мало, и толкающая камень девушка никого не смутила. Такая вот защита в этой лечебнице…
С валуна — на тоненькую березку. Ветка той опасно согнулась под весом Олеси, но выдержала. Подтянувшись на ослабших руках, Олеся перебралась на высокую стену. Слева и справа — пустота; неловкое движение — и она рухнет. Сохраняя равновесие, Олеся перепрыгнула с одной стороны на другую.
Так далеко Олеся свой побег не продумывала. Решимость сменилась испугом. Вот она здесь. И что дальше? Наиль скоро выберется и поднимет тревогу. И её найдут. Далеко ли она убежит? Её запрут навечно за серо-желтыми стенами, а медсестры и санитарки отныне будут считать ей чокнутой и давать усиленную дозу лекарств. Она роет себе могилу.
Олеся подобрала полы рубашки, достала телефон и набрала номер, который помнила наизусть.
24
Все самые невероятные события случаются, как известно, ночью. В вечернем сумраке любая мелочь взбудораживает.
Эта клиентка написала на электронную почту после полуночи, и эту клиентку он не желал видеть больше прочих.
"Мне вновь нужна ваша помощь".
Демьян поморщился. С того проклятого дня, когда ему сломали нос и ребра, он отказался от детективной деятельности. Все-таки на это нужны хватка и талант, а тот, кто не только не распутал дело с изменником-мужем, но и попал в передрягу с трупами и перестрелками, — бесталанный неудачник. Он удалил сайт, на звонки отвечал отказом и зажил более-менее спокойно. Программисты получают больше частных детективов.
"Я больше не работаю", — коротко отписался Демьян. Кликнул по кнопке "отправить" он громче, чем следовало — разбудил чутко дремлющую Лину.
— Зай, иди спать, — томно прошептала та и похлопала по подушке.
Демьян кивнул:
— Секундочку.
Вообще-то он должен был не отписаться, а заблокировать контакт заказчицы. Но почему-то захотел… О чем, конечно же, потом пожалел.
Ответ не заставил себя ждать.
"Пожалуйста, я заплачу двойную или тройную цену. Могу я позвонить?"
Тогда, два месяца назад, он отписался короткими фразами. Дескать, крамольного на мужа найдено не было, но и самого мужа — тоже. А из-за некоторых обстоятельств (к таким относился сломанный нос, о котором Демьян предпочел умолчать) продолжать расследование он не может. Деньги он возвращает. Клиентка осталась недовольна, но смирилась. На нет и суда нет.
Что ей понадобилось теперь?
— Зай, мне вставать через семь часов, — недовольно пробурчала Лина, перекатившись на левый бок. Голой ступней она дотянулась до спины Демьяна и провела по позвоночнику. — Ложись ко мне, негодник.