Глава 14
Уильям
Она стоит на коленях передо мною и плачет. Сколько бы я не пытался удержать равнодушие к ней, не могу. Когда она плачет, мое сердце просто разрывается на части, и я готов простить ей всё. Передо мною еще никто не стоял на коленях, и она не должна. Я опускаюсь на колени перед ней, в знак того, что мы равны.
— Эм — голос выдает меня — прекрати — вытираю её слезы.
— Прости — шепчет она.
— И ты меня прости, я иногда говорю всякую хрень.
— Нет, ты говоришь так, потому, что ты так думаешь, но это не правда.
Интересно.
— Я всегда любила тебя, когда я тебя услышала, я не могла остаться с тобой, так как винила себя в том, что переспала с Энтони, хотя и не хотела этого, и мне стыдно было тебе в глаза смотреть, но я не смогла уйти от тебя. В больнице, я хотела, чтобы ты не лишался брата и я не стояла между вами, я очень не хотела оставлять тебя тогда, и не оставила, а когда ты сам попросил меня уйти от тебя, я не ушла, потому что не могу. Я не могу без тебя Уил, я очень люблю тебя.
Ну почему я такой идиот. Она ни в чем не виновата и уж точно не должна вставать на колени передо мною. Я ненавижу себя, почему я с ней так. Ведь она лучшее, что есть у меня. А она опять плачет из-за меня.
— Эм, прости меня — целую её в губы, они соленые от слез — прости детка — пытаюсь прижать её к себе, как можно сильнее, чтобы она почувствовала, как я её люблю. Очень люблю. — Я никогда больше не отвернусь от тебя. Я расскажу тебе все, только позже.
— Когда захочешь, я не буду тебя больше расспрашивать.
Ура!
— Спасибо — целую её, и она успокаивается.
— Идем домой — говорит она.
Мы поднимаемся и заходим в дом.
— Похоже, мамы дома нет, я в ванну — говорит она.
— Хорошо.
Прохожу в гостиную и сажусь на диван.
Какой же я все-таки идиот. Она устроила мне прекрасный день, показала такую красоту, а я устроил ей какую-то хрень, просто вынос мозга, потому, что она хотела вытянуть все из меня, чтобы мне стало легче. Какое же я все-таки ничтожество! Я все время все порчу сам себе.
А может взять и рассказать ей все сейчас. А! Нет, не хочу! Хотя, была, ни была.
Эми заходит в гостиную.
— Хочешь чаю? — говорит она.
— Я сам приготовлю, садись — говорю я, и иду на кухню.
Блин! Я не знаю что тут и где.
— Эм, подскажи, где у мамы чай? — кричу я.
Она заходит на кухню и так мило улыбается.
— Давай помогу — говорит она — чай на полке над печкой.
— А чашки? — блин голос дрожит, похоже, она догадывается, что я дико нервничаю.
— Я достану — говорит она.
— Хорошо — Слава Богу.
Она ставит чашки на поднос, и я наливаю чай. Она наливает заварку и достает печенки. Я беру поднос.
— Идем — говорю я, и иду в гостиную.
Она присаживается на диван. Ставлю кружку перед ней, блин руки дрожат. Сажусь на стул напротив неё. А была, ни была.
— Ты хотела знать — говорю я.
Глава 15
Эми
Уил очень нервничает, у него даже руки дрожат. Что с ним? Неужели, я довела его до этого состояния? Я не хотела.
— Ты хотела знать — говорит он так решительно, что у меня стынет кровь. Хотя я этого очень хотела.
— Уил, не говори, если не хочешь — знаю, что не хочет.
— Сейчас или никогда, Эм, только не перебивай, иначе я никогда не заговорю об этом — он настроен серьезно.
У меня звонит телефон. Это Мери. Я быстро сбрасываю звонок. Надо ей написать.
— Прости две секунды — говорю я.
Пишу, что не приду и выключаю телефон.
— Все больше никто не позвонит.
— Хорошо — он выдыхает. — В общем, когда я вернулся из больницы, меня никто не встретил. Мамы дома не было. Состояние было у меня не очень, голова раскалывалась и кружилась. Таблетки не помогали. Я добрался до пастели и больше не вставал до вечера. Вечером ко мне зашел отец.
Его передергивает, и я беру его за руку, он выдыхает и продолжает.
— Он назвал меня никчемным сыном, не способным ни на что, за то, что из-за меня погибла Джена он ударил меня по лицу и я слетел с кровати и… — он поднимает голову и закрывает глаза.
Крепче сжимаю его руку, ему очень тяжело. Он выдыхает и продолжает.
— Он стал бить и пинать меня, как собаку. Я не мог пошевелиться и дышать, я только слышал его гневный голос, что это я во всем виноват. Я помню, что меня вырвало, после очередного пинка по животу, и я потерял сознание.
Он замолкает. Глажу его по руке. Как мог Джонс так с ним обращаться. Какой кошмар. Не замечаю, как слезы начинают обжигать глаза. Он тяжело выдыхает и продолжает.
— Ночью, когда я очнулся от кошмара, мама сидела со мною на кровати. Она плакала и извинялась. Я хотел её успокоить, но тело так болело, что я не мог пошевелиться — он опускает глаза — и она ушла. На следующий день пришел Уилсон. Он был в шоке от моего состояния. Он хотел забрать меня обратно в больницу, а на родителей заявить. Но я попросил его не делать этого и заменить мне таблетки. Он выписал мне другие таблетки. Мама купила их. Но они мне не помогали. Всю неделю я жил как в аду. Меня выключало, я спал по полчаса и то в это время мне снились кошмары, никого не было рядом, когда я просыпался, я не понимал, что со мною. За неделю такой жизни я, наверное, превратился в зомби. Я не вставал, меня постоянно мутило в промежутках между сном. Ладно, мама догадалась поставить мне ведро. Я думал, свихнусь тогда от этой боли — он смотрит на меня, вытирает мне слезы — не плач детка, я пережил все это. Через неделю таблетки начали помогать, и я стал потихоньку вставать и возвращаться к нормальной жизни. Через месяц я решил их не пить, но на второй день вернулись боль и головокружение. Так я просидел на них три месяца. Затем решил бросить и как-то получилось. Боль прошла, головокружение стало реже, два раза в неделю. Потом вообще прошло. Теперь возникает только тогда, если я резко встаю и как выяснилось на высоте. Поэтому, Эм ничего особенного мне не надо. Что ты еще хотела знать?
Милый, ты и так мне много рассказал.
— Уил, спасибо, что рассказал.
Встаю, подхожу к нему и обнимаю его.
— Малыш, мне так жаль, что тебе это все пришлось пережить — у меня сердце сейчас разорвется, наверное, столько боли, не любви, жестокости к ребенку, который не такой как твой сын. Как же он это выдержал?
— Мне, тоже, но ты не ответила на вопрос.
— Мне хотелось бы узнать, как ты провел все эти годы, не общаясь ни с кем? Как ты это выдержал и сохранил любовь к своим «недородителям»? Я просто этого не понимаю — я отпускаю его и сажусь напротив него на стул.
— Ох — выдыхает он — «недородителям» это верно подмечено. С того случая я больше не видел отца, не знаю то ли мама может не подпускала его ко мне, то ли он сам не хотел видеть меня, не знаю. Мне было очень обидно и не понятно его отношение, почему он обвинял и обвиняет меня в том, что случилось, ведь я не был за рулем, но это очень — он выдыхает — очень больно осознавать, что ты не нужен отцу, своей матери, брату. Про него вообще молчу. Он ненавидел меня с самого детства, теперь понятно, почему. Я не был ему родным и никому из них не был — у него появляются слезы на глазах.
Малыш, не выдерживаю, подхожу к нему, опускаюсь на колени, мое солнышко. Глажу его по лицу и обнимаю за шею. Он опускает голову мне на плечо и у него вырывается всхлип.
— Эм, это очень больно, я не могу об этом, пожалуйста — он тяжело выдыхает.
— Не надо, все, все малыш — говорю я и крепче обнимаю его, глажу его по спине.
Он плачет. Блин может я зря его так расстроила сегодня. Хотя нет, ему должно стать легче. Целую его в шею и в плечо.
— Солнышко мое, все хорошо — провожу рукой по его волосам, и он поднимает голову.
Я вытираю его слезы со щек.
— Эм… — у него срывается голос.