Я молчала.
Я была обижена на маму, которая пыталась поговорить со мной.
Все было точно так же. Только поменялись местами конечные точки.
Это так странно.
Я пыталась представить свое будущее, в котором не будет Зака Роджерса. За те несколько дней, что мы провели, будучи парой, я смирилась с мыслью, что еще долго не захочу отпустить его от себя. Но он оставил меня ни с чем, сказав, что все кончено между нами.
Я невольно задалась вопросом: были ли его чувства ко мне искренними, если он так просто от них отказался? Как бы я ни старалась убедить себя в том, что полностью и безоговорочно верю Заку Роджерсу, меня не покидали появившиеся сомнения.
Если бы его чувства ко мне были бы такими же сильными, как мои к нему, он бы не сдался, не ушел. Он бы боролся. Со своими страхами. Со своей неуверенностью. Потому что я бы так и сделала.
Но… кто я такая, чтобы судить Зака Роджерса?
Что будет с моей семьей? Что будет, когда после стольких лет разлуки я увижу отца, предавшего нас с мамой?
Я не буду счастлива. Ни минуты, проведенной в нашем старом доме в Индианаполисе отныне.
И я не прощу маму. Ее неопределенность сломала не одну жизнь.
Как бы мне хотелось спрятаться, закрыться от всего мира. Как бы мне хотелось разобраться во всем, постараться, по крайней мере. В моей голове была настоящая каша, и я понятия не имела, как буду разгребать ее. У меня не было сил на это, и терпения.
Когда мы пересекли границу штатов Огайо и Индианы, я уснула.
***
Я проснулась оттого, что кто-то звал меня по имени.
Разлепив глаза, я увидела маму. Она все еще сидела за рулем, но ее тело было развернуто в мою сторону.
— Мы дома, — объявила она и натянула на лицо необъяснимо радостную улыбку.
Я встрепенулась и оторвалась от спинки сидений. Чуть нагнувшись, я взглянула в окно. Моему взору представился небольших размеров блеклый двухэтажный домик, и он не шел ни в какое сравнение с особняком Роджерсов.
На секунду мне показалось, что я сплю, потому что все это казалось нереальным.
Мама вышла из машины, а я не спешила следовать ее примеру.
Может, угнать тачку и уехать, неважно куда?
Бред.
Я издала тяжкий вздох и оттолкнула от себя дверцу машины. Выбравшись из «Минивэна», я с тоской оглядела дом. В окнах первого этажа, где была гостиная, горел свет. Отлично. Значит, мой блудный папаша уже там… Интересно, когда он только успел перебраться сюда?
Моя мать точно чокнутая.
— Пойдем? — я вздрогнула, когда почувствовала, как ее рука нежно обвила мои плечи.
Я повернула голову и увидела вопросительную улыбку мамы.
— А как же вещи? — спросила я. Это единственное, что пришло на ум.
— С ними разберемся потом, — она подмигнула мне.
Я нахмурилась. То, что я уточнила у нее это, не означает, что я все забыла и простила ее и отца
— Окей, — буркнула я и вывернулась из объятий мамы.
Я недовольно поплелась к дому, и с каждым шагом, приближающим меня к входным дверям, мое сердце стучало все громче и громче. В конце концов, когда я остановилась на крыльце, оно колотилось так громко, что мне казалось, будто его может слышать весь наш тихий райончик.
Вскоре меня нагнала мама.
— Чего ты стоишь? — спросила она.
Я решила не отвечать.
Она вздохнула и открыла дверь. Пройдя внутрь, она развернулась ко мне и приподняла брови, ожидая моих действий. Я не могла пошевелиться, словно какие-то невидимые силы удерживали меня на месте.
Я смотрела сквозь маму и заметила промелькнувшую фигуру за ее спиной.
— Наоми? — раздался низкий грудной голос.
Этот голос принадлежал моему отцу.
А вот, собственно, и он.
Высокий, жгучий брюнет, мексиканец с глазами, цвет которых чернее ночи. Это единственное, что есть общее между нами. С нашей последней встрече папа почти не изменился, только обзавелся щетиной, которая бесспорно делала его брутальным и чертовски шла ему. Да, мой старик был красавчиком, но он редкостный засранец, оставивший свою десятилетнюю дочь и укатившей с молодой любовницей.
Я просто не верила, что этот человек может измениться, стать лучше и превратиться в порядочного семьянина.
Папа медленно вышел из-за спины мамы и с какой-то необъяснимой тоской посмотрел на меня.
— Наоми? — произнес он изумленно.
Конечно, он был удивлен, ведь мы виделись в последний раз, когда моя макушка едва дотягивала до его пупка (повторяюсь, отец очень высокий).
Я по-прежнему не говорила и смотрела на отца.
Удивление стремительно сменилось восхищением в его агатовых глазах, и папа широко улыбнулся, обнажив ряд идеально-ровных белоснежных зубов.
— Дочка, — сказал он, сделал шаг вперед, а затем его руки образовали тугое кольцо вокруг меня.
Я даже не успела осознать, как оказалась в объятиях отца.
Мое сердце остановилось на мгновение, но я не испытывала радостного трепета после стольких лет разлуки с этим человеком. Я не обняла его в ответ, продолжая стоять и смотреть куда-то в пустоту.
— Моя малышка, — прошептал он и отстранился, чтобы еще раз взглянуть на меня. Папа произнес что-то по-испански и вновь прижал меня к себе. — Я так счастлив видеть тебя. Господи. Ты такая красивая! Я так скучал по тебе, моя родная, моя девочка, — одна его рука переместилась на мой затылок, и он стал легонько покачиваться.
Если он скучал, то почему не позвонил? Хотя бы один раз. Почему не написал, не приехал?.. Он жил своей жизнью, и ему было хорошо без меня. Так зачем сейчас претворяться и говорить мне эти вещи?
Мне было противно находиться рядом с ним. Мне было противно видеть слезы счастья на лице мамы, когда она смотрела на нас. Мне было противно, что я их дочь. Дочь лжецов и предателей.
Моя голова разрывалась от мыслей, но ни одна из них не была озвучена.
Мне все равно.
Когда папа вновь отстранился от меня и заглянул в глаза, ожидая ответа, я, ничего не говоря, обошла его и маму, собираясь подняться в свою крохотную комнатку и рыдать, пока не закончатся слезы.
Когда я прошла мимо гостиной и подошла к лестнице, то услышала, как мама тихо сказала отцу:
— Ей нужно время, Патрик. У нас все будет хорошо.
Очередная ложь. У них все будет хорошо. Нет никаких нас. Нет никакой семьи. И никогда не будет.
Я шла по коридору и морщилась от неприятного звука скрипящих деревянных досок. Дойдя до конца, я остановилась у белой двери с едва заметными трещинками. Повернув позолоченную ручку, я оттолкнула ее от себя и отпустила. Дверь стукнулась об стену, и этот звук заставил меня вздрогнуть.
Я смотрела на окутанную мраком комнату с низким потолком и понимала, что в ней никогда не будет покоя и жизни. Сейчас я собиралась омыть ее в своих горьких слезах.
Я осторожно прошла вперед и осмотрелась. Здесь было пусто. Из того, что находилось в комнате раньше, осталась лишь небольшая кровать, которая казалась маленькой по сравнению с той, на которой я спала в доме Роджерсов.
Здесь неуютно.
Здесь мало места.
Здесь почти нет света.
Вздохнув, я развернулась, чтобы закрыть за собой дверь. Погрузившись в непривычную тишину, я осторожно прошла к кровати и села на краешек. Проведя рукой по грубой поверхности матраца, я вздохнула и завалилась на бок.
Свернувшись калачиком, я закрыла глаза и заплакала. Снова.
Глава тридцатая
Я лишь раз вышла из комнаты, но только для того, чтобы забрать свои вещи.
Маме удалось перехватить меня до тех пор, пока я не скрылась за дверью своего мрачного царства вновь. Она попыталась уговорить меня поужинать с ними, но я сказала, что пойду спать. И я на самом деле хотела спать, но когда взглянула на чемоданы, то не смогла удержаться и начала распаковывать их, чтобы занять пробел свободного времени, пережить которое мне было в тягость.
Я закончила раскладывать вещи поздно ночью. Даже несмотря на то, что пустота заполнилась разными безделушками, здесь все равно было темно и серо.