Волнение от одной лишь коротко и бездумно брошенной фразы разносится по телу молниеносно.
— Блядь, Пьюси, я закопаю тебя, — рычит Уизли. — Не трогайте её!
Она пятится, ёрзает на коленях под общий гул и смех. Но Драко его не разделяет. У него мелко подрагивает уголок губ, а взгляд пронизывает до костей. Самый настоящий ураган, грозовое небо. Её грудную клетку колет, внутри выворачивает всё, пока он делает маленький шаг к ней.
— Я бы посмотрел, ну. — Гойл цокает и облизывает верхний ряд зубов. — Раз не Тео, то ты.
Мерзко. Грейнджер ещё никогда не чувствовала себя такой загнанной в угол.
— Гермиона, не надо, пожалуйста! Скажи хоть что-нибудь! — Рон пытается, но тщетно.
Он тоже многого не знает, и сейчас совершенно не место и не время для пояснений.
— Лучше я, — вызывается Монтегю. — Приятное с полезным совместим, а?
— Пф, я бы твой член даже грязнокровке не дал, — смеётся Пьюси.
— Нет разницы, — цедит он.
— Ещё шаг, и я подожгу вас обоих, — осаждает их Малфой, и Гермиона задирает голову.
Он стоит перед ней, буквально в нескольких сантиметрах. Его пах на уровне её лица, и она не двигается. Не протестует и не реагирует.
— Только тронь её, хорёк, я лично тебя уничтожу, — не унимается Уизли, и стоящий рядом с ним Забини закатывает глаза.
— Силенцио, — бурчит он, и в помещении тут же становится куда тише. — Он заебал.
Гермиона оборачивается, хмурится и смотрит с досадой: Рон надрывается, и ей слишком стыдно и неприятно за то, что он сейчас может увидеть. Драко хватает её за шею, поворачивая к себе голову. Потому что не по нраву, что Грейнджер отвернулась. Он заглядывает ей в глаза, долго смотрит с ухмылкой. Проникает в её структурированные мысли, обволакивает разум и буквально кричит от безысходности.
«Если не сделаем это — будет слишком много подозрений. Они не дадут вас увести, а я не могу позволить им причинить тебе вред».
И Гермиона кивает. Сама не верит в то, что делает, но это лучше, чем развитие событий по иному — более ужасному — сценарию. Её только сейчас накрывает волной отвращения и омерзения. И к ним, и к себе самой. Малфой прав, их мозгов хватит только на такое безрассудство и издевательство. Её корёжит и выворачивает от того, что происходит. Но подыграть действительно проще. Забыть на секунду о гордости и сделать это, к тому же — для Драко она делала не один раз.
Грейнджер настраивает себя на то, что ничего не будет. Что ей стоит примерить роль, в которой они с Малфоем красиво обводят этих тупиц вокруг пальца. Вот где совмещается приятное с полезным. Лишь бы не переиграть.
«Придётся быть грубым. Сопротивляйся».
И Гермиона шикает, стоит Драко коснуться её подбородка. Сжать пальцами щёки и ухмыльнуться так, словно только что в одночасье стёр всё хорошее между ними. Грейнджер пробирает мороз от такого взгляда — беспристрастного, дикого и надменного. Его дыхание касается её губ, а близость дурманит. Потому что она привыкла к нему. Она давно не боится. Гермиона смотрит с вызовом, ничуть не пасует, и Малфой резко толкает её; лёгкий хруст позвонков тихо слышится ей, и больно локтю, на который приземляется.
Вокруг притихают все, только жадно наблюдают, как Драко расстегивает бляху ремня. Ждут зрелища и унижений. Гермиону передёргивает, злоба накрывает с головой, и будь у неё палочка — сил хватит разнести всех.
— Поднимайся… грязнокровка. — Он медлит секунды три, прежде чем позвать её так, и слово криво ложится на язык. Она слышит в его голосе, как Драко переступает через себя, чтобы так к ней обращаться.
— Да пошёл ты, — говорит хрипло, громче, чем до этого. Он сам дарит ей уверенность.
— Грейнджер, как на тебя не похоже, — иронизирует Пьюси. — Хорошим девочкам не стоит так марать свой рот.
— С тобой я не разговаривала, — почти рычит в ответ, поднимаясь на колени с небольшим усилием. Малфой делает шаг и усмехается. Но не над ней.
«Ты чертовски заводишь, Грейнджер».
Его голос в голове пускает мурашки по коже, но вопреки тому, что Гермиона не ощущает страха, всё равно пятится. У Драко получается приспустить штаны и боксеры слишком мерзко, и она — хреновая актриса — всё равно морщится.
— Даже не думай, Малфой. — Грейнджер чуть ли не скалится и быстро пытается встать на ноги, но вокруг неё каждый начинает демонстрировать готовность пресечь её попытки к активным действиям.
Драко эта ситуация забавляет. Он выглядит Королём и знает, какой ход следующий. Играет, как хищник с добычей. Показательно, надменно и лицемерно. Совсем не такой, каким она привыкла видеть его в моменты их уединения.
— И что же ты сделаешь, всезнайка Грейнджер? Тебя ничто не спасёт от такого позора. — Едкая ухмылка красит его губы, а у неё сердце проваливается в груди от бессилия.
Ей сложно просто взять и отделить игру от реальности. Она напоминает себе об этом постоянно, но что-то всё равно продолжает царапать грудную клетку. Гермионе хочется отсрочить происходящее. Нет. Нет-нет. Она не готова. Не сможет.
Кажется, Драко замечает страх в её глазах. Он сменяет уверенность и заставляет Гермиону тяжелее и чаще дышать.
«Я знаю, о чём ты думаешь. Перестань. Так или иначе, я не сделаю тебе больно. Ты же знаешь».
Только это и удерживает её на плаву. Она сопротивляется, отворачивает голову и жмурится, когда видит перед носом его член. Гермионе требовалось сохранить самообладание, высечь сейчас всё приятное, что когда-либо происходило с ними.
— Возьми в рот, сука, — выплёвывает Драко и несильно сжимает пальцами её волосы.
Цепи рядом звякают, а Забини сильнее удерживает немого Рона, который от злости и беспомощности почти слился с цветом собственных волос.
— Сейчас твою подружку хорошо отымеют, — хмыкает Монтегю, и Драко недвусмысленно зыркает на него, что тот затыкается.
— Сопротивляйся, так даже интереснее, — тихо говорит Малфой, удерживая голову Гермионы и медленно надрачивая себе.
Ещё мягкий член начинает твердеть от нехитрых махинаций, и Грейнджер плотнее смыкает губы. Отвернуться теперь сложнее, и ей приходится изловчиться, чтобы краснеющая головка даже немного не касалась её рта.
Мерлин, это сплошная ересь. Что-то неправильное и мерзкое, но что-то внутри Гермионы откликается, будоражит и возбуждает, потому что в первую очередь — это всё ещё её Драко. И то, что он делает, — игра на публику. Она снова напоминает себе об этом, и из-за крошки похоти, мягко затянувшей внизу живота, Грейнджер начинает искать плюсы собственного положения.