Я воткнул эту струйку себе в вену и… только обмочил руку. Правильно, а внутрь кровеносного сосуда, как она должна попадать? Через кожу? Не разрушая узора кожного покрова и стенок сосуда, раздвинул его и ввел свою трубку прямо в вену. Регулируя диаметр магической трубки, добился оптимальной скорости подачи раствора. Теперь применим это на больном. Однако подумалось мне, я таким способом могу соединяться с сосудами совсем рядом с местом назначения, что должно существенно увеличит скорость поступления веществ. Кроме того, вынув такую трубку можно просто «разгладить» узор и даже маленькой ранки не останется. Что касается затрат магии — сравнивать ее с тем же куполом и даже ежом просто смешно. При исцелении, вообще-то, каждая капля может быть на счету, но преимущество быстрой поставки веществ прямо к пораженному участку с лихвой эту трату окупало.
Сначала было, конечно, очень трудно контролировать одновременно бесперебойное поступление растворов в организм больного и процесс исцеления. Будь я по-прежнему «привязан» к магическим рукам не справился бы точно — слишком много действий приходилось выполнять одновременно. Через некоторое время, освоившись, я почувствовал твердую уверенность в себе, в своих силах и способностях настолько, что, сосредоточившись на управлении восстановлением магической и физической структуры организма, все меньше и меньше внимания стал уделять техническим деталям процесса.
Однако мой первоначальный план провести исцеление за несколько сеансов рухнул. Рассказ и даже показ — это одно, а когда самому приходится делать, ощущения совсем другие. Я был уверен, как во всех предыдущих случаях, что восстановленные ткани дальнейшего моего внимания не требуют. Это оказалось совсем не так. Измененные пауком части тела сопротивлялись восстановлению — стоило оставить узор без подпитки и жесткого контроля, как они стремились вернуться обратно в измененное состояние. Словно паук был живым неразумным организмом — чужим! для тела, внутри которого обосновался. Я вновь и вновь настойчиво атаковал эту тварь, где-то даже выжигая тело вместе со здоровой тканью, восстанавливая поврежденную структуру и изменяя структуру паука, но… все это в-одиночку. Сотрудничества с пациентом не получалось. Его организм почему-то воспринимал измененные ткани, как свои, и даже не пытался отторгать. С настойчивостью мухи, пробивающейся через прозрачное стекло на свободу, я отчаянно пытался подсказать телу егеря, его сознательному и бессознательному, где его враг и как с ним бороться. Долгое время мои потуги оставались безуспешными. В этой ситуации мне недостаточно было того уровня слияния, на котором я исцелил воина графа. Тогда «всего лишь» надо было построить правильный узор; направить силы и ресурсы к нужным органам; далее только поддерживать и подправлять процесс. Мне было очень трудно. Разумеется, я в любой момент мог прервать исцеление, развести руками и пособолезновать вдове, но решил — пока есть шанс — буду бороться — бороться до конца. Прервать сеанс и отложить его на некоторое время я боялся — вдруг все, чего я добился сейчас, пойдет прахом, и завтра все придется начинать сначала.
Глубина моего самососредоточения достигла недостижимого ранее уровня. «Если долго мучиться — что-нибудь получится», — говорил один мой одногруппник. Я вдруг испытал те же ощущения, что и, отправляя часть своего сознания по лучу. Единственно, конечной точкой оказалось тело егеря, а луча… не было. Это было озарение — инсайт. Муха пробила стекло и вылетела из душной комнатушки в большой мир. В это мгновение телом егеря со всеми его навыками и умениями; знаниями и воспоминаниями; эмоциями и рефлексами — даже памятью, — я мог управлять, как своим. Изумленный открытием, шевельнул его правой рукой и убедился в реальности происходящего. Казалось, вечность тому назад и буквально вчера я научился копировать узоры навыков и умений — сейчас мне стали доступны знания и воспоминания другого человека. Я четко знал, как их можно присоединить к своей структуре и в то же время не смешать с собственными. Вообще-то, пока я не узнал, как оставить, например, знания о тактике действия егерей в горной местности и отбросить сведения о заначке вина, спрятанной в сарае за пустыми корзинами, мне они были ни к чему, да и не ко времени. Потом — все потом.
С этого момента дело пошло гораздо веселее. Теперь нас было двое. Я до предела усилил желание жить у егеря. Указал на врага и фактически сказал солдату: «В бой! Победа или смерть!».
Наконец, объединенными усилиями — пациент проявил незаурядную волю к жизни — мы буквально задушили последний очаг болезни. Напоследок я еще раз тщательно просмотрел узор организма и, не обнаружив больше дефектов, добавил еще немного магии в основные нити.
Вернулся в реальность уже с некоторым трудом и на грани полного истощения. Слава Богам, что идея с капельницей дала мне возможность не тратить собственные ресурсы на подпитку организма больного. Тяжело дыша, весь мокрый от пота и слабый, как младенец, я вымученно улыбнулся егерю, который пришел в сознание и открыл глаза.
— Ну что, егерь, — почти прошептал я ему, — Жить будем? — подмигнул и отключился.
Лучик Солано игриво скользнул по закрытым глазам, заставил поморщиться, проморгаться и, наконец, проснуться. Мое полностью обнаженное тело лежало на больничной койке в пустой палате до подбородка укрытое двумя байковыми одеялами. Просмотрев организм магическим зрением, установил сильное истощение ресурсов, но, в остальном, мое бессознательное успешно справилось с задачей самоисцеления. Ни малейших дефектов структуры; магическая составляющая в норме; вещественную сейчас поправим тройным обедом; моральная… — апатия и вялость присутствовали, но, к моему удивлению, не так сильно давили, как в Лопере. В общем, прямо огурчик… зеленый, длинный и тощий.
Дверь палаты приоткрылась; кто-то сказал: «Ой!»; захлопнулась; впрочем, вскоре снова распахнулась и ко мне в гости заглянула Миринилла, осторожно неся в руках тяжелый поднос. Запах горячей пищи пробудил во мне зверя. Медведя или тигра не берусь сказать, но голо-о-о-одного… Желудок, в соответствии с образом, выдал то ли рык, то ли рев; я же не в силах сопротивляться основному инстинкту отбросил оба одеяла и начал подниматься. В этот момент сознание цивилизованного человека, в которого долго и нудно вбивали правила поведения воспитанного дворянина, вежливо информировало меня, что означенный дворянин несколько не одет, а рядом дама, и не просто дама, а молодая девушка… — тут, несмотря на вялость и слабость, мое тело шустро юркнуло обратно в койку.
Девушка заливисто рассмеялась.
— Ой, господин лекарь. Вы так смущаетесь… сразу видно, что самому пациентом не доводилось бывать. Мы-то с девушками раз пять за ночь вам белье меняли и тело обтирали — поздновато уже прятаться… — лукаво улыбнулась она, — Вот вам простынка — я отвернусь — а вы накиньте ее на себя. Ваша одежда была вся мокрая, так мы ее постирали. Сейчас вот высушиться; погладим и принесем. А вы кушайте пока. Кушайте, — она затараторила, спеша вывалить на меня местные новости, — А больной-то наш, как операция закончилась, кушать! запросил. Ночь уже. Поздно. А он кушать. Так жена его, девчонки говорили, всю операцию под дверями операционной просидевши, сразу так домой и кинулась. Еды ему нанесла… На неделю хватит. А Норбиано, — я догадался, что это наш егерь, — так даже говорить с ней смог, чего уже неделю как, с ним не случалось. Спят теперь оба. А это надолго ему облегчение такое, господин лекарь?