У всех моих товарищей отцы были рядом, только мой вот уже одиннадцать лет живет с нами врозь. Я отца совсем не помнил: мне было пять лет, когда в последний раз видел его; к тому же в доме у нас не было ни одной его фотографии.
Но отец помнил о нас. Каждый месяц присылал нам с матерью двадцать пять рублей. И нам бы их вполне хватало, если б мать не покупала на эти деньги хорошей шерстяной пряжи, чтобы соткать своими руками тонкое сукно на архалук для отца или связать ему толстые разноцветные носки, а то фуфайку и с первой же оказией отправить в Баку. Она постоянно думала об отце, но всякое упоминание о нем огорчало ее, и неулыбчивое лицо, матери становилось хмурым, даже суровым. «Взял и уехал в Баку, — иногда ворчала она, — а меня оставил с сиротой! Да, да, при живом отце — сирота!»
ГОРОД ГОРИС
Мать была права: где это видано, чтобы глава семьи жил не с семьей? С кем посоветоваться, на чье плечо опереться? И работать было бы намного легче — и в поле, и на гумне. Вместе бы косили, вместе бы возили зерно на мельницу.
Отец посылал деньги в Горис знакомым, а те, получив деньги на почте, привозили их нам.
Когда впервые я поехал в Горис за деньгами, лето только начиналось. Говорили, что русский падишах уже год как воюет. Ни коня не осталось в деревне, ни осла — всех забрали.
Старики говорили, что голубю, выпущенному в Вюгарлы, надо пролететь всего пятнадцать верст, чтобы оказаться в Горисе. Но между нашим селом и Горисом лежит множество гор, ущелий и скал, и если даже идти самыми короткими горными тропами, то наберется верст тридцать, а если не сходить с проезжей дороги, то пройдешь все сорок.
Мать строго-настрого запретила мне идти горными тропами, особенно на обратном пути.
— Времена сейчас тревожные. Что стоит какому-нибудь разбойнику отнять у тебя наши деньги?! Будь осторожен.
Первый раз в жизни я уходил далеко от своего дома, да еще совершенно один. Сознание, что меня посчитали достаточно взрослым, для того чтобы самостоятельно отправиться в путь, наполняло мое сердце гордостью.
По обе стороны дороги, которая то спускалась в ущелье, то круто поднималась вверх или вилась среди зеленых лугов, усыпанных головками диких тюльпанов, моему взору открывалось много неожиданного. Угрюмые скалы нависали над самой головой, шумели горные реки, скрывавшиеся в густых непроходимых зарослях карагача и терновника, новыми и новыми гранями поворачивалась ко мне недоступная ледяная вершина горы Ишыглы, и все так же, не удаляясь и не приближаясь, уходил в небо неприступный Зангезурский хребет.
Сама дорога была пустынна, но слева и справа виднелись кибитки кочевников-скотоводов, а невдалеке паслись отары овец.
Я приближался к кочевью Алханлы, когда меня догнали всадники. Их было четверо. Надвинув папахи на самые глаза, они мерно покачивались в седлах и вполсилы пели грустную и унылую курдскую песню. Я отскочил в сторону, а всадники, пришпорив коней, свернули на проселочную дорогу, ведущую к эйлагу Салварты. Я снова остался на дороге один.
Сразу за поворотом к эйлагу Салварты дорога спустилась в глубокое безлюдное ущелье. Мне вдруг стало как-то не по себе. Страх усилился, когда я услышал за собой конский топот и увидел одинокого всадника. Недоброе предчувствие охватило меня. Но, разглядев всадника, я успокоился: он был мне хорошо знаком (этот человек часто сопровождал группы паломников, отправлявшихся на поклонение мусульманским святыням в Кербелу. Дважды в году он объезжал окрестные села в поисках желающих отправиться в очередное путешествие к могиле имама Рзы. Зачастую перед дорогой он сам совершал молебен перед паломниками. Я даже знал имя этого человека — Чавуш Бабаш, и он однажды мне сказал, что хорошо знает моего отца).
Чавуш Бабаш натянул поводья, и красивый карабахский иноходец остановился рядом со мной. Я вежливо поздоровался, а он спросил:
— Ты идешь в Горис? Садись, подвезу!
Дважды ему не пришлось повторять приглашение: впереди была еще половина пути, а я уже устал. Чавуш Бабаш помог мне взобраться на нетерпеливо приплясывавшего на месте иноходца. Я удобно устроился позади Бабаша. Обычно словоохотливый, сегодня он молчал всю дорогу, даже не спросил меня, зачем и иду в Горис.