Оказалось, что директор вчера поехал на мельницу, но до сих пор еще не вернулся.
— А почему других учителей нет?
— Трое на свадьбе, у одного сестра больна, он повез ее в Шушу к врачу.
— А сам почему опоздал — ведь занятия начинаются в восемь?
— Часы остановились. Но я успею, уложусь в свое время.
Дали звонок. Ученики пошли в классы. В одном урок провел я, в другом — инспектор, в третьем — опоздавший учитель.
Уже когда начались уроки, заявился директор, весь обсыпанный мукой. Оказалось, что мы знакомы: я учился с ним на шушинских летних курсах. Узнав, на какой я теперь работе, он сник.
Я вышел с ним в коридор и посоветовал немедленно пойти переодеться, чтобы привести себя в подобающий вид. Он, не говоря ни слова, тут же ушел, и ко мне в класс заглянул инспектор, который слышал наш с директором разговор.
— Вы послали его переодеться, — тихо сказал он мне, — а у него нет одежды, кроме той, что на нем.
— Так бедно живет? — удивился я.
— Да, у него очень большая семья — восемь детей! А у жены еще старая мать, которой нужно помогать.
— Но в таком виде являться на занятия нельзя!
— Да, вы правы.
— Это неуважение к своему труду!
— Он свыше пятнадцати лет учительствует в селе.
Инспектор оказался прав — директор в школу так и не вернулся: очистить одежду как следует он, видимо, не успел, а переодеться ему было не во что. И остальные учителя не появились.
Ночевать мы остались в Мыгыдере в доме директора школы. Мы долго беседовали с ним. Не могу сказать, что эта беседа успокоила меня. Директор преподавал литературу, но уровень его знаний был крайне низким: он не знал даже имен многих наших классиков, не говоря уже о современных известных писателях.
Я взглянул на письменные работы, собранные им для проверки. И особенно меня поразили его замечания под сочинениями: «Не говори пустое, как философы», «Пока умный думает, как оказаться на том берегу, дурак уже перешел вброд реку»; а это уж вовсе никуда не годится: «Хочешь долго жить, часто женись».
Я не знал, как быть. Отстранить его от преподавания? А как с его большой семьей? Кто ее прокормит? Но я понимал, что и оставлять его учителем тоже нельзя! Я терялся, не зная, что предпринять. Так и не придя ни к какому решению, мы покинули село. Когда прощались, я попросил директора дать мне знать, когда вернутся со свадьбы учителя.
Зато посещения других школ вселили в меня уверенность. Особенно обрадовали учителя одной начальной школы — муж и жена. В их школе было чисто, ученики выглядели опрятными, уроки начинались строго по расписанию, без волнений и спешки. И в классном журнале порядок.
Мы зашли к ним домой, познакомились с их небольшой библиотекой; оказалось, что они оба заочно учатся в педагогическом институте.
Проведя весь день в поездках по сельским школам, мы вечером снова вернулись в Мыгыдере. Учитель, уезжавший в Шушу, возвратился, а со свадьбы — никто!
Пришлось, по приезде в Лачин, вынести выговоры и директору, и учителям школы в Мыгыдере. Жаль было директора, но иначе поступить я не мог. Результаты нашей поездки скоро сказались: наладилась дисциплина в школах, значительно реже стали приезды в райцентр без уважительных причин.
А еще через некоторое время я созвал совещание школьных учителей, чтобы они могли обменяться опытом работы в новых условиях. Было решено создать учительские курсы в Лачине для повышения квалификации.
А тем временем работа партийной школы стала предметом особого внимания, потому что стали поступать на директора в партийные органы анонимные письма.
Однажды вечером ко мне постучали. Это был сын директора партийной школы. Он сказал, что отец серьезно заболел и просит меня прийти к нему немедля.
Действительно, директор партийной школы лежал в постели с холодным компрессом на лбу и термометром под мышкой. Его лицо было бледным и изможденным. Он кивком головы дал понять жене и сыну, что просит оставить нас наедине. Когда они вышли, он поманил меня пальцем:
— Будаг, слушай… — Он говорил так тихо, что я едва слышал его. — Все очень плохо… Мы погибли.
— Что случилось? Отчего у тебя такие мысли?
Он безнадежно махнул рукой.
— Меня сегодня вызывали в районное отделение.
— Почему?
— Помнишь, ты мне говорил о всяких глупых вопросах, которые тебе задавали? Это, оказывается, с тобой и со мной вели контрреволюционную пропаганду!
— Что за чепуха? — ответил я, хотя уже не раз встречался с людьми, которые умели превратить любой пустяк в веский довод против меня.