Была поздняя ночь, когда я вошел в комнатку Гедека. Стараясь не разбудить его, тихо разделся и забрался в постель. Но Гедек не спал. Он долго молчал, вздыхал, охал, потом спросил меня:
— Где ты был так долго?
Не знаю почему, но я сказал неправду!
— Был у Алимардан-бека.
— А я думал, что тебя позвал Гасан-бек… А о чем с тобой говорил бек?
— И бек и ханум уговаривали меня остаться здесь навсегда.
Он словно ждал этих моих слов. Поднявшись в постели, он вдруг с болью и возмущением заговорил:
— Можно ли в этих краях, проклятых аллахом, ждать справедливости и добра? Все вокруг во власти зла! Ты посмотри на этих беков. Они же никого не считают за людей, кроме себя! Ни одна ханум на слугу не посмотрит даже краешком глаза. А почему меня не спросили, хочу ли я здесь остаться? И если хочу остаться, то в чем причина? А я бы беку сказал: «Господин мой! Да отдам я жизнь за тебя! Ты только скажи своей невестке, чтобы она согласилась! Остальное уже будет легче. Клянусь, я ни на день не уйду от твоих дверей! Буду служить вам верой и правдой, лишь бы говорили, что ханум с Гедеком на одну подушку головы кладут!..» — Он замолчал. Прошло еще немного времени, сон уже смежил мои веки, как Гедек снова заговорил: — Племянник Будаг, скажи матери, что я хочу с ней поговорить! А?
И я обещал, что утром обязательно предупрежу маму.
Рано утром я передал матери просьбу Гедека. Отец еще спал. Как всегда, я погнал скот на пастбище. Там меня ждал Керим со своим стадом.
Я всегда радовался встречам с Керимом. Он знал множество сказок, которые слышал от своей покойной матери. Однажды мы начали считать, кто сколько сказок знает. Я назвал двадцать четыре сказки, но все эти сказки Керим знал. Тогда он назвал еще двенадцать. Я в первый раз слышал о них.
Но сегодня у Керима плохое настроение. Мы притащили камни к берегу арыка и уселись на них.
— Вчера вечером отец сказал, что с мачехой и сестрами переезжает на новое место, а я остаюсь здесь. Мачеха у нас злая. Если бы не я, она бы колотила сестренок каждый день. Здесь она их нещадно ругает, но бить при мне остерегается. А девочки такие безропотные и покорные, что без меня она превратит их жизнь в мучения. И откуда берутся такие ведьмы? А отец все видит ее глазами, поддакивает. — И он признался мне: — Самое страшное, Будаг, когда умирает мать. С матерью ты еще не сирота, а без матери при живом отце у детей жизнь сиротская!
Мне было искренне жаль Керима, но я понимал, что мое сочувствие не облегчит его горе, и потому я только сказал:
— Как бы ни были плохи твои дела, мир не настолько плох, чтобы желать покинуть его. Ты не согласен?
Керим покачал головой.
— Ты счастливый человек, Будаг. Мать жива, отец рядом, и никто не обижает твоих сестер. А мне, чтобы не оставлять сестер, придется дней через десять — пятнадцать уйти за ними.
— А вдруг хозяин не отпустит?
— Не свяжут же мне руки и ноги?.. Убегу!
Мне стало грустно. Я привязался к Кериму. После Гюллюгыз это мой единственный друг, друг-сверстник, с которым я могу говорить о чем угодно, как с братом.
— А если ты не найдешь работу, Керим?
— На первое время денег хватит. Ведь бек платит мне в месяц двадцать рублей деньгами, дает пуд пшеницы да еще кормит раз в день горячим и с собой дает три чурека.
— Ну, тебе хорошо! Меня кормят так же, как и тебя, дают и пшеницу, но денег не платят совсем!
Керим удивился, что мы согласились работать у Алимардан-бека, не получая за это денег. Он был уверен, что найдет работу на новом месте.
— Ведь я не калека и не слепой. Руки, ноги есть, глаза тоже. Могу делать любую работу. Только бы не заболеть, а так — как-нибудь проживу.
Мы помолчали, и тут я внезапно спросил его:
— Керим, а ты когда-нибудь любил девушку?
Керим улыбнулся:
— Лучше спроси: «Сколько лет твоей возлюбленной, Керим?»
— Как же ты оставил ее на том берегу Аракса?!
Керим ни слова не сказал мне в ответ, только долго смотрел на горы. Я пожалел, что задал глупый вопрос. А он уже обернулся ко мне с улыбкой:
— А как ты, любил?
Я рассказал о Гюллюгыз. Когда он узнал, что Гюллюгыз умерла, огорчился.
— Прости меня, Будаг, я невольно причинил тебе боль!