Был снежный вьюжный день. Хна жалобно мычала, требуя, чтобы ее подоили. Может быть, из-за ее жалобного мычания, а может, оттого, что в доме никого не было, я вдруг почувствовал себя одиноким. Словно глазами постороннего человека я огляделся и увидел, в какой бедности мы живем. Правы люди, когда говорят, что дом без хозяина все равно что семья без мужчины. И впервые я подумал об отце с раздражением и обидой: живет себе в Баку, не зная печали, а мы тут с ног сбиваемся. У нас такое правило: скот зимой мы кормим три раза, а хлев убираем утром и вечером. Хлев я убрал, корову покормил, а теперь Гюльсехэр пусть ее подоит. Но где она? Ни ее, ни матери дома не было. Сердитый, я отправился к Яхши, живущей неподалеку от нас. Уже на пороге темной низенькой комнаты сестры я понял, что нас постигла беда: Яхши плакала, покачивая люльку, всхлипывала у стены мать, рядом с ней примостилась наша старшая сестра Гюльянаг, а перед коптящей, еле горящей лампой, насупившись, глядел прямо перед собой Абдул. Только Гюльсехэр не было видно.
— Что случилось? Где Гюльсехэр?
— Он еще спрашивает?! — накинулся на меня Абдул. — Проклятая, опозорила нас перед всеми! Что молчишь? Ты ведь знал об этом! Ну, говори!
— Что ты, Абдул? — вмешалась Яхши. — Он здесь при чем? — И повернулась ко мне: — Гюльсехэр умыкнули.
Меня словно ударили в самое сердце. Похитили Гюльсехэр, мою любимую и ласковую сестричку, с которой мы так весело играли в детстве. «Если бы отец был с нами, — подумал я, — такого несчастья не произошло бы!»
— Кто похитил? Когда?
Вдруг я услышал негромкий смех за своей спиной. Обернулся — на пороге стояла Лалабеим — младшая сестра отца. Неуместный ее смех показался мне оскорбительным.
— Зачем вы зря мучаетесь… — сказала она. — Что сделано, то сделано, и месяца не пройдет, как вы помиритесь!
Лалабеим рассказала, что вскоре после полудня Гюльсехэр отправилась за водой к источнику Арзу. Когда она возвращалась, на дороге появились всадники, человек шесть или семь. Женщины и девушки в страхе разбежались, а всадники окружили Гюльсехэр, один из них наклонился, подхватил ее и посадил впереди себя. С криками и шумом они умчались в сторону Учтепе. В парне, умыкнувшем сестру, девушки узнали Махмуда, сына зажиточного крестьянина из соседнего села. Девушки рассказывали, что сама Гюльсехэр нисколько не была напугана похищением и, видимо, не случайно направилась за водой именно в это время и именно к этому источнику, не самому близкому от нас.
— А Гызханум говорит, — вдруг сказала Яхши, — что их знакомство и похищение устроила Сона.
Час от часу не легче. Дело в том, что наша двоюродная сестра Сона пользовалась всеобщей любовью в семье. Все ее жалели: сколько лет замужем, а детей нет. Добрая и сердечная, она постоянно помогала всем, кто нуждался, и зачастую в ущерб себе, отчего на нее смотрели как на чудачку. На этот раз ей, очевидно, показалось, что в ее помощи больше всего нуждается наша Гюльсехэр! А мы? О нас она подумала? Ведь оскорблена честь нашей семьи!
Лалабеим хлопнула себя ладонями по бедрам:
— Только и слышишь в деревне разговоры о чести! И больше всех кричат те, кто и знать не знает о ней. Если наша Сона причастна к этому делу, вам остается только сказать: «Да благословит их аллах!» — и ждать аксакалов, чтобы договориться о дне свадьбы. И надо подумать, кого пошлем, чтобы подписал кябин — брачный договор. Должен пойти или дядя, или шурин.
— Я не пойду! — воскликнул Абдул и тут же насупился. Он понимал, что дело сделано, Лалабеим права, со временем семьи помирятся, сыграют свадьбу, но ему не хотелось, чтобы думали, что он быстро согласился.
Яхши наполнила водой самовар, разожгла угли, вскоре и чай закипел. Но ни я, ни мать ни к чему не притронулись. А когда мы вернулись домой, она разрыдалась:
— Ну что же мне делать?! Что я скажу отцу, когда он вернется?! Гюльянаг и Яхши я выдала замуж без него, а теперь еще эта история с Гюльсехэр!
ДЯДЯ МАГЕРРАМ
Только наступали майские дни, а птичьи голоса звенели в полях и рощах Вюгарлы. Птиц было такое множество, что я не знал их названия. Они занимали все мое внимание: я не замечал, когда всходило солнце и когда оно садилось. Даже противная Хна не была теперь мне в тягость: она паслась, не мешая мне следить за жизнью птиц.