Итак, весна 1947 года. Идет к концу третий период пребывания Рауля Валленберга в Москве, начинается игра в его судьбе. Напомним, что, по свидетельству генерала Питовранова, Абакумов получил от Сталина указание обеспечить Валленбергу наилучшие условия размещения, хорошее питание (даже черную икру), тщательное медицинское обслуживание. Рауль снова был не в Лефортове, а на Лубянке, причем в особом помещении.
Тем не менее ветераны КГБ, более разговорчивые, чем Питовранов, считают, что в этот период освобождение Валленберга было с «профессиональной» точки зрения уже невозможно. Конечно, «либеральный» Абакумов мог разглагольствовать о возвращении «шведа», но это было бы равноценно признанию МГБ своего провала перед Сталиным. Однако и это оставалось второстепенным, поскольку Валленберг был фигурой — или жертвой в большой политической игре, где «органам» отдавалась вспомогательная роль.
Что могло означать предоставление узнику Лубянки улучшенных условий? Являлось ли это следствием поворота в израильской проблеме? Например, если бы на Западе узнали о том, что со спасителем евреев дело обстоит не так уж плохо, то убедились бы в серьезности советских намерений в ООН? Это предположение было немедля отвергнуто моими собеседниками, ибо изоляция Лубянской тюрьмы от внешнего мира была абсолютной и какая-либо утечка не входила в методы МГБ.
Куда логичнее было поставить другой вопрос: насколько нужен был Валленберг Сталину в условиях создания государства Израиль и возможности установления с ним тесных отношений как с советской опорой на Ближнем Востоке? Но как раз в этом случае — как ни парадоксально! — живой Рауль был бы опасен. Например, если бы дружественные израильтяне поинтересовались судьбой человека, ставшего волей-неволей проеврейским символом. Тогда надо было бы, скажем, освобождать «символ», но он поведал бы "урби эт орби" о лубянских порядках, о попытках вербовки. Такое развитие событий было бы абсолютно не к месту: недаром Вышинский в своих предложениях от 14 мая 1947 года говорил о желательности "ликвидировать дело" Валленберга.
О том, что в это время дело действительно шло к исходу, свидетельствовал и рассказ Вадима Бакатина, который в ходе назначенного им в 1989 году расследования наткнулся на запись в регистратуре дел МГБ от 17 июля 1947 года, согласно которой министр Абакумов в этот день направил Молотову секретное письмо под заголовком "К делу шведского подданного Р. Валленберга". Однако в архивах МИД и ЦК КПСС копии письма якобы не сохранилось, как утверждали подчиненные Бакатина.
— Они меня водили за нос, — с обидой говорил мне бывший министр.
Куда ни кинь, всюду клин. В этой связи мои собеседники обратили мое внимание на одну особенность поведения Сталина. Он был незаурядным режиссером драм, которые сам задумывал и ставил, при этом любил особые эффекты, блеф и обман. В тот самый момент, когда судьба его героев, то есть жертв, уже была предопределена, вдруг следовали неожиданные посулы, включая обещания сохранить жизнь. Так поступал Сталин с Бухариным и многими другими подсудимыми. Такая же игра практиковалась и в других, более невинных случаях. Например, 1 мая 1939 года Сталин неожиданно пригласил Максима Литвинова на кремлевскую трибуну, что было высшим и демонстративным проявлением благоволения. 3 мая на заседании Политбюро (без участия Литвинова!) нарком был снят, его ведомство разгромлено…
Конечно, Валленберг был для Сталина не так важен, как Бухарин или Литвинов. Но он не мог себе отказать в удовольствии и здесь разыграть спектакль благоволения, закончившийся расстрелом шведа.
Как же Сталину могли представить дело Валленберга в тот момент, когда самому Сталину было ясно, что от Валленберга надо избавляться?
Абакумову надо было, по существу, совершить чудо. Никто, да особенно сам Абакумов, не мог позволить себе чистосердечное признание в собственном провале. А провал был со всех точек зрения.
Если Валленберг обладал какой-то особой информацией — было бы оправдание. Но её не оказалось. Если бы Валленберг мог стать ценным агентом влияния, но он им не стал, а если бы стал спустя год после — то грош ему цена. Если бы Валленберг смог оказать какое-то влияние на советско-шведские отношения, то он оказал бы лишь отрицательное влияние (как раз в это время потерпели неудачу советско-шведские переговоры о большом кредитном соглашении). В любом случае дело Валленберга стало колоссальным провалом спецслужб.
Всюду был сплошной минус. Московский узник стал тяжелым грузом во всех смыслах. Он должен был умереть.
Такова была ситуация, когда Абакумову пришлось держать ответ. Известно время, когда оно настало. 14 мая 1947 года заместитель министра иностранных дел Вышинский пишет записку Молотову.
"Тов. В. Молотову
В конце 1944 г. шведы обратились к НКИД СССР с просьбой взять под защиту первого секретаря шведской Миссии в Будапеште Рауля Валленберга.
16 января Миссии было сообщено, что Валленберг обнаружен и взят советскими военными властями под свою защиту.
24 апреля 1945 г. шведы сообщили в НКИД СССР, что среди отправленных из Будапешта в Швецию сотрудников Миссии Валленберга не оказалось, и просили его разыскать. Эти запросы со стороны шведов в дальнейшем многократно повторились как в письменной (8 нот), так и в устной форме (5 бесед).
15 июня 1946 г. на приеме у тов. Сталина б. шведский посланник Сёдерблюм обратился к тов. Сталину с просьбой поручить навести справки о судьбе Валленберга.
Мы неоднократно, устно и письменно, запрашивали в течение 1945 и 1946 гг. Смерш, а позднее МГБ о судьбе и местопребывании Валленберга, в результате чего лишь в феврале с. г. в разговоре с тов. Новиковым тов. Федотов сообщил, что Валленберг находится в распоряжении МГБ, и обещал доложить Вам лично о дальнейших мероприятиях МГБ по этому делу.
Поскольку дело Валленберга до настоящего времени продолжает оставаться без движения, я прошу Вас обязать тов. Абакумова представить справку по существу дела и предложения о его ликвидации.
14. V.47 г.
А. Вышинский"
На этом письме — резолюция министра:
"Тов. Абакумову. Прошу доложить мне. В. Молотов. 18.V.47".
Резолюция по меньшей мере странная: Абакумов как министр госбезопасности не подчинялся министру иностранных дел Молотову. Хотя тот формально и был заместителем председателя Совета Министров, но он не рискнул бы что-либо приказывать Абакумову без ведома председателя Совмина И. В. Сталина. Конечно, у Молотова были все причины настаивать на своем. Еще 28 ноября 1945 года, то есть после первых шведских запросов, МИД запросил информацию у Смерша, но не получил ответа. 20 марта 1946 года заведующий отделом МИД К. Новиков повторил запрос. Лишь в феврале 1947 года ситуация меняется: МГБ (как преемник Смерша) обещало "доложить тов. Молотову о причинах задержки Валленберга, а также внести предложения о дальнейших мероприятиях в этом вопросе". Тем временем Вышинский готовил проект сообщения для шведского правительства. Он вел переписку с Абакумовым: 7 июля интересовался обстановкой в Будапеште во время пленения Валленберга. В свою очередь, В. Абакумов готовил свой документ: он датирован 17 июля 1947 года. Его название — "К делу шведского подданного Р. Валленберга". Оно было официально зарегистрировано в журнале исходящих документов МГБ 17 июля и в документах МИД: его получили там 23 июля.
Но вот очередная загвоздка: ни в МИД, ни в архивах КГБ этого письма нет. Нет его и в Президентском архиве — то есть в архиве Политбюро. Следовательно, нам остается лишь догадываться, что предлагал 17 июля 1947 года Абакумов. В том, что это было предложение о ликвидации Валленберга, нет никакого сомнения. Ведь именно этим числом — 17 июля — датирован (опубликованный лишь в 1957 году) доклад начальника медицинской части А. Смольцова о внезапной кончине заключенного:
"Докладываю, что известный Вам заключенный Валленберг сегодня ночью в камере внезапно скончался предположительно вследствие наступившего инфаркта миокарда.