Мой первый выезд в этнографическое «поле» длился всего месяц, и потому я буквально «заглатывала» новую информацию и впечатления (по возвращении домой я несколько недель пребывала в особом состоянии прострации и стремилась к уединению: видимо, все это новое необходимо было вспомнить, осмыслить и «разложить по полочкам» в памяти). Уже тогда я поняла, что поговорка «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» верна лишь частично. Когда изучаешь весьма своеобразную культуру, то можно «смотреть, а не увидеть», если во многих отношениях не подготовлен. Но, конечно же, ничто не может заменить этнографу прямое наблюдение. И еще мне повезло, что у меня к тому времени были уже хорошие друзья в местном обществе. Семья моей сингальской подруги, геолога с дипломом Ленинградского университета, окружила меня почти родственной опекой, и это во многом сняло барьеры между мною как чужестранкой и людьми, которые в значительной степени были для меня «объектом изучения». Впечатляло тех, с кем я встречалась, и мое знакомство с сингальским языком и основами местной культуры. Тот месяц я почти полностью провела в обществе местных жителей. Встречи с соотечественниками (посольскими сотрудниками, журналистами), при необходимости приходившими на помощь, были лишь эпизодами, хотя, признаюсь, их присутствие у меня «за спиной» приносило мне заметную долю душевного комфорта.
В тот выезд я почти все время путешествовала «по городам и весям» Шри Ланки, вела свою полевую работу, останавливаясь в домах друзей, их знакомых и родственников. Поездки совершались в трех основных направлениях: на север к древней и средневековой столицам Ланки — Анурадхапуре и Полоннаруве; в центральную горную область, где расположен важный старинный культурный и политический центр страны город Канди; на юг к Катарагаме. Уже в первую поездку я смогла побывать во всех основных районах традиционного обитания сингалов, познакомиться с различными природно–климатическими зонами, с хозяйственным укладом, особенностями быта различных этнографических групп; посетила несколько музеев, университетов и библиотек; осмотрела памятники древней и средневековой эпох; жила в домах местных жителей; побывала в действующих монастырях и храмах; наблюдала домашнюю обрядовую жизнь, в частности, присутствовала на ритуалах одаривания буддийских монахов — редком обряде демонического культа; проводила этнографические опросы, изучала традиции одежды и питания, использования жилища, воспитания детей и др.
Такой очевидный успех во многом надо отнести на счет характера и поведения друзей–сингалов и других ланкийцев, которые, поняв, в чем заключаются мои этнографические интересы, постарались сделать мое пребывание на острове полезным и плодотворным. Приходилось полагаться на их инициативу и предприимчивость, потому что иначе многое осталось бы для меня закрытым; к тому же, будучи женщиной, я поставила бы себя в несколько странное положение с точки зрения окружающих, если бы стала ходить и разъезжать повсюду самостоятельно. А то, что я была, как правило, окружена большим коллективом ланкийцев семейного вида (в него обычно входили несколько взрослых мужчин и женщин, а часто и дети), давало мне и защиту, и пропуск — даже в души людей.
Так и сложилось, что нигде и ни в чем я не встретилась с какими бы то ни было запретами. В домах меня допускали в любые уголки вплоть до кухни, в храмах богов–покровителей показывали даже гарбха, то есть самую сокровенную алтарную часть. Во все буддийские монастыри был свободный доступ, на церемониях и обрядах никто не возражал против моего присутствия. Разрешали все осматривать, описывать, наблюдать, фотографировать. Никто не чурался иностранки, напротив, даже чужие люди оказывали небольшие знаки внимания, старались помочь, подсказать, объяснить. Могли прочесть ради меня молитву или сделать подношение богам: монахи и даже некоторые миряне делали это бесплатно, профессиональные жрецы — за небольшой денежный взнос.
Помню свой первый поход в буддийский монастырь в Шри Ланке. Это был не самый знаменитый, но старинный монастырь неподалеку от городка Панадура, в прибрежной зоне, так что доносился если не шум волн, то, по крайней мере, запах океана. Солнце уже двигалось к закату, из монастыря шли люди, видимо, совершившие вечерние обряды. Две пожилые женщины–мирянки, незнакомые даже моим местным спутникам, с приветливыми улыбками подошли ко мне, протянули плетеную тарелку, наполненную белыми и желтыми лепестками цветов, и предложили поднести ее к изображению Будды от моего имени. Такой вот сугубо ланкийский жест гостеприимства проявили они, чтобы чужой себя не почувствовала иностранка да получила моральную заслугу от приветствия Будде — а доля той заслуги придется и тем, кто все это обеспечил. Нравственные законы чтут здесь неукоснительно, и на большой высоте находится культура общения. В значительной степени она выработана именно буддизмом.