Девадатта проснулся в бамбуковой хижине на подстилке из травы куша. Что за нелепый сон? Им овладело тягостное и томительное чувство. Казалось, в этом сне было нечто важное, но он не мог понять, что же именно: нить мысли рвалась, ускользала. Девадатта подумал о слоне Налагири, который ходит, ощупывая тропу бревном. Потом ему вспомнился рассказ того юноши, Ясы. Да, ученик джайнов тоже родом из Бенареса. Перед глазами Девадатты возникла яма, накрытая ветками и травой. Ловушка. Слон и махауты. Бенарес.
И вдруг его с силой потянуло вниз, в землю. «Аум!» — выдохнул Девадатта и вдруг Ощутил толчок. В следующее мгновение ему стало легко — это было внезапное, резкое освобождение.
Девадатта оказался во тьме. Далеко впереди горел крохотный огонек, размером с наконечник стрелы, не больше. Девадатта устремился к нему. Вблизи огонек оказался изящной серебряной лампадой; юноша увидел раскрытые сундуки, сосуды, ковши, корзины, плетеные опахала на длинных ручках и кувшины с водой из мест священных омовений. В углу был поднос с притираниями и шафраном, а рядом, прислоненная к стене, стояла рама, перетянутая веревками, — на такую раму, ложась спать, кладут циновку. Циновки, на любой размер и вкус, валялись тут же. Посреди всего этого хаоса орудовала толстогубая девка-рабыня. Стоя на коленях, она рылась в ларце, перебирая шелковые ткани. На ее лице, покрытом росинками пота, плясали блики света от масляной лампады.
Приблизившись к рабыне, Девадатта шлепнул ее ладонью по жирной спине. Девушка испуганно подняла голову, прислушиваясь, но потом снова занялась своими тканями.
— Поди-ка сюда, Чинча! — позвал кто-то из дальних покоев.
Девадатта узнал голос — это был голос Амбапали.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава VIII
БЕНАРЕС
— Поди-ка сюда, Чинча! — повторила Амбапали.
В шелковой накидке цвета алой сливы и поясе из золота она полулежала на ложе, ножки которого изображали спящих львов. На столике из бука стояла клетка с попугаем — светло-зеленой птицей с массивным коротким клювом и красным ожерельем вокруг шеи. Амбапали была возбуждена, ее щеки горели от бетеля, и даже сандаловые умащения не могли скрыть румянца.
— Ты зажарила зерна в меду, как я просила, Чинча?
— Да, госпожа.
— Принеси… И яблоки с орехами. Джина голоден.
Амбапали повернулась к жрецу, сидевшему на скамье подле нее. Седые усы, заложенные за уши, и широкая борода этого старца сделали бы честь самому Пушану — богу, знаменитому своей исключительной волосатостью.
— Мой Джина — самый умный попугай в Бенаресе, — сказала танцовщица. — Когда я выпускаю его из клетки, он садится мне на плечо и перебирает клювом волосы. Еще он пощипывает мне мочки ушей, но так осторожно!.. Однако вернемся к нашей беседе, дорогой брахман. Ты поведал мне о карме и воздаянии. Я готова согласиться с тобой: зло берет начало из злых дел, а добро произрастает из добрых. Но объясни мне, как возникло первое зло? Когда-то же оно возникло? И кто его совершил?
Брахман пропустил бороду между толстых коротких пальцев и важно сказал:
— Ты права, Амбапали. Зло и вправду однажды возникло. Его совершил Дакша.
— Поведай мне об этом, достойный.
— Это случилось давно, на исходе Золотого века. У Дакши было двадцать семь дочерей, и они были богинями созвездий лунного неба. Перед тем как отдать дочерей Соме, Дакша преследовал их нечестивыми домогательствами и однажды, обратившись козлом… э-э… овладел одной из них, принявшей при этом вид антилопы.
Амбапали всплеснула руками.
— Как опрометчиво, как необдуманно поступил Дакша!
— От этого соития родился Рудра, рыжий вепрь небес, покровитель скота и отшельников, бог грозы, смерти и разрушения…