— Некоторые учителя в Магадхе учат, как стать хозяином своей праны. Как известно, прана проникает в тело тремя путями: через левую ноздрю, через правую, а также через горло. Однако именно через ноздри прана попадает в область пупа, откуда распределяется по всему телу. Поэтому наставники учат затыкать языком горло и дышать одними ноздрями. Существуют специальные упражнения, удлиняющие язык…
…Кошальцы ворвались в Бенарес, и им навстречу выехал пожилой воин из рода шакьев на огромном белом слоне. Могучий красавец слон размахивал цепью с тяжелыми шарами. Виджай расшвыривал нападавших, убивая и раня всех, кто вставал на его пути. От толкотни, крови, летящих стрел он пришел в неистовство и сражался бешено, прокладывая путь к тому месту, где стоял, окруженный ратниками, слон раджи Видудабхи. Амритодана метнул дротик и сразил махаута раджи. Видудабха в страхе закрылся зонтом; начальник слоновника поднял руку с копьем, но туг в спину ему ударила вражеская стрела…
— Поскольку правая сторона человеческого тела наиболее благоприятна, наставники учат вдыхать через правую ноздрю, а выдыхать через левую, причем внимание нужно удерживать на кончике носа. В этих учениях есть горчичное зерно истины, но в целом они подобны цветам с приятной окраской, но лишенным аромата…
— Ты знаешь о войне, Сиддхарта? — тихо спросил Девадатта.
— О какой войне? О войне магадхов и анггов? Или магадхов и личчхавов?
— Нет, о походе раджи Видудабхи на Бенарес. О походе, который вот-вот начнется.
По лицу Сиддхарты пробежала тень.
— Знаю ли я об этом походе? Да, знаю.
— Почему ты мне ничего не сказал?
— Я хотел блага для тебя, Девадатта.
— Откуда ты знаешь, что для меня благо?
Сиддхарта вздохнул.
— Я помню, каким ты пришел в Джетавану. Ты был необуздан в своих чувствах и бесконечно далек от понимания Истины. Теперь ты стал другим, и твой разум уже на пути к развеществлению. Ты почувствовал, что значит жить на ниве благородных стремлений, освободившись от страсти, ненависти и невежества, не имея привязанностей ни в этом, ни в ином мире. Стоило ли мне рисковать, зная, что тебя может унести потоком желания?
Девадатту осенила неожиданная мысль. А что, если навстречу кошальскому войску выйдут шраманы, мудрые шраманы с посохами в руках? Полунагие, обожженные солнцем, косматые? Вот они бредут, бормоча мантры, их много, полторы или две сотни, а впереди всех — Сиддхарта Львиноголосый. Его царственная рука делает властный жест, его голос звенит подобно гонгу. И вот уже неприятельская рать остановлена; Видудабха сходит на землю и низко кланяется, соединив ладони.
— А ты можешь отговорить кошальского раджу, Сиддхарта?
— Я многое могу, но не многое делаю. Тот, кто делает, умножает карму своих деяний, привязывает себя к бытию и застревает в паутине рождений подобно беспомощной, обреченно жужжащей мухе. Тот, кто не делает, кто вкушает сладость успокоения, тот освобождается от желаний. Он смотрит на мир, как на пузырь, и его не видит Царь Смерти. Это куда важнее…
— Чем все войны на земле?
— О да! И что бы ни сделал Видудабха твоему Бенаресу, неверно направленная мысль сделает тебе самому еще хуже. Если твой удел — ложные намерения, ты никогда не достигнешь счастья.
— Мне не нужно твое счастье, — твердо и раздельно сказал Девадатта. — Я не хочу, чтобы погиб город, где я родился, и страна, соль земли которой я ел.
— Ты мог родиться в другой стране и ел бы там другую соль… А что, если бы ты родился в Шравасти? Ты бы сам командовал походом на Бенарес и с той же страстью, с какой говоришь теперь о защите города, говорил бы о его разрушении. Любовь к родине, преданность правителю — это пустые слова, Девадатта. Это слова глупцов, далеких от истины. Да, в этом мире порой случаются войны, но мудрый непоколебим, как утес, и взирает на них спокойно. Мудрый знает: царство внутри него, а собственное «я» — единственный господин. Нет другого господина на троне, Девадатта! Кто еще может быть господином?
— Клянусь быком-громовержцем, — пробормотал Девадатта.
— Пойми, брат: у Видудабхи своя карма, у Бенареса — своя. У каждого из людей своя карма, а их совокупность создает карму народа. Сейчас пришел срок платить Бенаресу, потом придется платить Кошале, но не нам с тобой участвовать в этом.